Не отпускала, но и давить на женщину прежде не было никакого проку. Письма на фронт со стороны Дорэль были куда более частым явлением, времени у второй царицы, как ни крути, а было больше. Однако и в них дурфа старалась не огорчать Аэль лишний раз.
Военное положение обязывало не углубляться, а «сухо и по делу» не всегда устраивало темнокрылую. Тогда она делилась успехами их гута. Смущать и напрягать Порывистую было только себе во вред, а терпеливостью, как показало время, крылатая не была обделена. Ожидание томило, сковывало и сжимало сердце. Обида порой хватала за горло, стискивая с почти физической болью.
Вдали от любимой, не имея возможности хоть изредка видеть её лицо. Почти полтора года длилась эта мука с последней побывки Аэль. После неё, точно свободолюбивую кошку, баргустку даже за хвост невозможно было ухватить. Ненадолго, на день, два. Не больше. Эти мысли часто тревожили Дорэль, злили и раздражали настолько, что порой написанное письмо могли разорвать в клочья, а пламя Огненной охватывало бумагу с начертанными словами о любви.
Она была, но ей редко давали себя показывать, позволяя лишь фразы, которые не заставят чувствовать себя виноватой. Во вред себе, обида гложила не по-детски, но так было правильно. Пока царица стерегла границы, её следовало поддерживать, а не выбивать из колеи. Дорэль оставалось только ждать того дня, когда Аэль вернется к ней, а не задавать вопросы как глупый и слишком любопытный гут.
Бывали и порывы нежности, в которых все же до Аэль доходили письма, пропитанные необъятной любовью её женщины. В них Дорэль просила любимую быть осторожной, не пренебрегать сном и едой, не бросать всю себя вновь в языки пламени. Не сгорать, но гореть, продолжать жизнь ради неё, ради гутов, которые ждут.
В таких письмах она обращалась и к милосердным Великим, в надежде на то, что они уберегут возлюбленную от напасти и даруют скорейшее избавление. Дорэль любила, а в искренности её чувств сомневаться уже не приходилось. Впрочем, и в отклике на них Порывистой. Она все еще была с ними, только это держало дурфу от того, чтобы заявиться в лагерь и поймать супругу-беглянку, пусть так было и не всегда по её собственному желанию.
Очередной переход тронул сонных воительниц мукой. Земли уже не были тверды и покрыты коркой, но и не превратились в полноценную кашу, что не замедлило переход, но вымотанность сказывалась. Аэль прекрасно знала их проблемы. Сама воительница уже ощутила на себе и голод, и долгие переходы, и бои без перерыва, и отсутствие сна. Поджарое тело от такого режима выглядело сухо и под кожей перекатывались как вены, так и пучки мышц. В довесок вечный голод морил нутро сильнее, чем прежде, как и яркие запахи, но царица не позволяла себе брать больше, чем остальным.
Спасало порой, когда подчинённые сами приносили чуть больше нужного и голод мог притупиться на время. А пока тощие лошади смогли привести воительниц к крепости, что выбрала Банре как следующий пост сохранения границ. Их встречали низинные дочери, чьи волосы сочетали в себя все оттенки местных лесов и коры деревьев. Темные, крепкие и скупые на слова, но с такими можно смело идти было в атаку.
Они не имели страха, не имели манеры отступать. Дочерей Огня и Воздуха встретили доброжелательно. Разместили в казармах, а царице дали комнату в замке. В нем разместили и руку царицы, что была единственной крылатой в постоянном подчинении Аэль. Сожительство рядом было ничем не странным, особенно учитывая то, что Аэль почти не бывала в месте своего постоя в любом пребывании на карте земель. Так и сейчас царица покинула комнату раньше, чем разместила вещи по полкам и выдвинулась на стены, вернуть бдительность на горизонт.
Как погляжу, царице не до отдыха.
В своей монере завела речь, явившая себя дочь Тени. Ламэль с изящностью кошки обошла Аэль за спиной, пристроившись у стены, чтобы заглядывать в глаза женщины. Удивительная. К такой и отношение Великих было совсем иное. Жрица знала многое, что осталось позади, чуть меньше из того, что предстояло. Все эти знания были ничем иным как посланиями Ночеликой для своей дочери. Не зря её интерес коснулся дочери Лоры и Каски. Старшего гута воительницы коснулась странная участь, которая увела из ведьм. Лаэлари оказалась той, кому Небесная передала дар Карлы как Открывающей Врата. Впервые Девам предстало увидеть сестру, которой не с рождения было предписано нести волю Великой, а перед последним принятием.