Так, а где мочалка? спрашивал Грешин Отцепина.
Отцепин тщательно осмотрел уже пустую сумку, потом кучу своих вещей на столе у прапорщика. Мочалки там не было.
Где? Мочалка? ещё раз спросил Грешин.
В проёбе, товарищ прапорщик.
В пъоёбе? ТЫ С МАМОЙ ТОЖЕ ДОМА ТАК ЪАЗГОВАЪИВАЕШЬ, «В ПЪОЁБЕ»?!! КАК ЖЕ ТАК ВЫШЛО-ТО??! ТЫ ГДЕ ПОМЫТЬСЯ УСПЕЛ, МУДАК??!
Товарищ прапорщик, ну я типа не могу знать.
Грешин вздохнул.
Так, складывай всё назад и иди нахуй отсюда. Следующий!
Тем из нас, у кого были припасены сигареты, разрешили взять по пачке. Часть еды, оставшейся с поезда, нам скормили на обед. То, что мы не смогли съесть, скормили кому-то ещё. Прапорщик очень трепетно относился к продуктам питания, и поэтому вся пища, находившаяся в его ведении, так или иначе уходила в чей-то желудок.
После обеда мы снова покурили, и это было прекрасно.
Потом мы стали клеймить всю одежду, которая была на нас, и теперь мы делали это как положено. Мы чертили специальные рамочки, в одну из которых вписывали номера своих военных билетов, а в другую не вписывали ничего. Так мы поступали со всеми элементами одежды, кроме носков, перчаток, кашне и казарменных тапочек. На тапочках разрешалось поставить только номер кровати и где-нибудь сбоку ручкой подписать фамилию.
Этой хренью мы занимались до ужина. На ужин была рыба с капустой. После ужина был перекур, и был он прекрасен.
Вслед за этим нас завели в казарму и построили на центральном проходе. Мы стояли и смотрели, как Грешин даёт распоряжения своим солдатам в камуфляжной форме.
Значит, щас. Ъассаживаете их в дОсуга или в классе, вводите в стъой. Пусть учат систему званий, объащение к стаъшему по званию КАК «СПАСИБО» ГОВОЪИТЬ ПУСТЬ НАУЧАТСЯ БЛЯДЬ!! Потом по ъаспоъядку. Это понятно?
Так точно, товарищ прапорщик!
Так точно, та-щ прапрщк!
Ну всё, занимайтесь.
Прапорщик ушёл, и мы остались с рядовыми Анукаевым и Зублиным.
Напра-ВО! скомандовал то ли Зублин, то ли Анукаев. Мы подчинились.
Нас завели в какой-то класс, который и выглядел как класс в школе: парты, стулья, доска с мелом и учительский стол. В углах стояли модели мостов, похожие на деревянный конструктор, покрытый краской, а на стенах висели плакаты с текстом, читать который у нас не было никакого желания.
Мы сели за парты, и Зублин с Анукаевым начали затирать нам какую-то дичь. Они учили нас, как правильно сидеть за партами, как правильно снимать головной убор в учебном классе и как его нужно располагать на столе. Оказалось, класть шапку по солдатскому этикету надлежит строго на угол парты. Положишь на середину мудак ты, а не солдат.
Потом они рассказали нам про систему званий в армии. В большинстве своём мы это знали и так.
Потом мы заучили текст, который нужно было воспроизводить голосом при обращении к старшему по званию: «Товарищ, например, прапорщик, разрешите обратиться, рядовой такой-то».
Потом заучили последовательность движений, которая обязательно должна была предшествовать обращению: два строевых шага и воинское приветствие. Около часа мы по очереди закрепляли это, и всякий раз оказывалось, что мы делали что-то неправильно: то шагнули не так, то правая рука неправильно приложена к голове, то левая рука недостаточно пряма и прижата к телу.
Голецкий попробовал аж десять раз, стараясь изо всех сил в первые пять. После первых пяти стало видно, как тает на глазах его желание служить здесь, которым вчера ночью его зарядил прапорщик Грешин, и которое он смог пронести через весь первый день в войсках. Оно таяло и растекалось лужей под Голецким, и вместе с ним растёкся и сам Голецкий, в конце концов оставив после себя только зелёный китель и чёрные берцы. Жижа, в которой лежали берцы и китель, хотела домой, домой, домой скорей; она думала, что всё происходящее это ужасная ошибка, что зря Голецкий до того, как растёкся, пришёл в военкомат по повестке и как последний дебил дал обрить себя наголо. Надо было сбежать куда-нибудь и спрятаться, не ходить, отлежаться в психушке с месяцок, как советовали ребята из колледжа сделать всё, чтобы не оказаться там, где он в итоге оказался, и с этим теперь уже ничего не поделаешь.
Или поделаешь?
Ещё раз! На исходную! скомандовал Анукаев.
Голецкий подобрал себя, вернулся на исходную позицию и в очередной раз попробовал сделать всё как надо. И в очередной раз облажался.
Так продолжалось ещё долго, пока Анукаев и Зублин не устали. Потом Анукаев куда-то ушёл, и с нами остался один только Зублин. Он дал нам возможность задать ему интересующие нас вопросы про службу. Тут он раскрылся во всей красе: ему нравилось отвечать на вопросы и делиться своей вековой мудростью с салагами, которые служат тут первый день.