Так прошло несколько минут, которые Далмау показались вечностью: она вздыхала и целовала его, жесткая, как истукан; а он жадно ловил малейшие звуки, какие слышались в доме. Наверное, Урсула могла бы добиться, чтобы ее отец помог, но, если их здесь застукают, дон Мануэль с супругой его не пощадят, это уж точно.
Беспокойство по этому поводу, скованность Урсулы, да и боль, которую причиняла ее рука, сжимавшая пенис, привели к тому, что возбуждение начало спадать. Урсула надавила, потом отпустила, еще и еще раз, будто пыталась оживить его этими почти яростными прикосновениями.
Ай! вскрикнул от боли Далмау. Ты мне его раздавишь.
Урсула прекратила попытки.
И все? Все уже кончилось? наивно осведомилась она, вынимая руку из штанов Далмау и отстраняясь, чтобы и он перестал ее трогать. И это все? допытывалась она, одергивая платье.
Далмау не представлял, как объяснить этой девушке, воспитанной в строгости, в страхе Божьем перед грехом, что значит заниматься любовью, ласкать друг друга, искать наслаждения, а не только наступления оргазма. Она бросилась к нему, страстно желая найти и испытать запретное удовольствие; по всей вероятности, в первый раз прикоснулась к мужскому члену, но Далмау боялся, что чем пространнее будут объяснения, тем сильнее разгорится желание и тем больше потребует от него Урсула за освобождение сестры.
Все, все, все да нет, не все, ответил он, не желая врать.
Что еще делают? не отставала Урсула.
Хочешь знать? Раздевайся, велел Далмау.
Еще чего! Нахал! Раздеваться перед тобой?
Она изобразила рукой презрительный жест.
В таком случае, прервал ее Далмау, вот тебе мой совет: придется подождать; ты узнаешь, что еще делают, когда встретишь особого мужчину, перед которым тебе будет не стыдно раздеться.
Урсула задумалась на несколько мгновений.
Не думаю, чтобы я когда-нибудь встретила такого особого мужчину, призналась она. Родители выдадут меня замуж, когда найдут подходящую партию. И если мой будущий муж будет таким же благочестивым, как они, а это скорее всего, то сомневаюсь, чтобы он попросил меня раздеться.
Тогда разденься сама, не дожидаясь, когда он попросит.
Нет уж
Шум в коридоре насторожил их.
Сеньорита Урсула?
Ее искала служанка.
Я здесь, отозвалась девушка, открывая дверь и хватая какую-то тряпку.
Она вышла в коридор, оставив дверь полуоткрытой.
Ах, воскликнула девушка в черном платье, которое было ей велико, в чепце и белом переднике. Сеньора ваша матушка спрашивает о вас. Хотите, я вам помогу? добавила она, показывая на тряпку.
Не надо, оборвала ее Урсула. Я сама. Иди работай. Живо! поторопила она служанку, которая стояла в нерешимости. Можешь возвращаться на кухню, бросила она Далмау.
А моя сестра? спросил он, выходя из кладовки.
Не волнуйся. Отец вытащит ее из тюрьмы, даю слово. Только не знаю, чего он у вас попросит взамен.
«Что мы можем ему предложить?» подумал Далмау с грустной улыбкой.
Хотя могу вообразить, припечатала Урсула, забросила тряпку в кладовку, повернулась спиной к Далмау и направилась в гостиную.
При заданной стороне построить правильный шестиугольник.
То было условие задачи, которую Далмау излагал в аудитории, предназначенной для третьеклассников в барселонском коллеже пиаристов Святого Антония; однако сейчас, вечером, в ней сидели с полдюжины молодых рабочих.
Если L заданная сторона, объяснял он, и нужно построить равнобедренный треугольник
Зная, что парни внимательно его слушают, Далмау вычерчивал шестиугольник, описывая окружность с центром в вершине равнобедренного треугольника в тишине, которую нарушал только скрип мела по доске. Они пришли учиться рисунку, для чего требовались базовые знания по математике и геометрии. Построив многоугольник, Далмау оглядел их. Двое, как и он, работали над керамикой. Еще один занимался резьбой по дереву, а остальные трудились в текстильной промышленности, как большинство рабочих, посещавших вечерние занятия в коллеже пиаристов, хотя некоторые выдували стекло, занимались гравировкой, ткали ковры и гобелены словом, владели таким ремеслом, какое требовало умения хотя бы провести прямую линию. Шестеро, которым преподавал Далмау, были моложе его, от пятнадцати до семнадцати лет, и старались не хуже взрослых извлечь пользу из уроков, которые устраивали пиаристы без всякой платы: умение рисовать могло позволить им продвинуться в профессии.