Вот уже много лет Лишь перебивается одними дождями в пустыне. К моменту выхода «Темной материи» они с Робертом уже расстались. Роберт перебрался в Соному, а «хижину» оставил ему (после Пулитцера ипотеку они погасили). Из кусков и лоскутков Лишь сметал на скорую руку одеяло писательской жизни: вышло оно теплым, вот только ног не закрывало.
Но его следующая книга! Она станет той самой! «Свифт», то есть «быстрый» (из тех, кто не побеждает в беге[11]). Роман-странствие о человеке, который отправился на прогулку по Сан-Франциско (и по своему прошлому), вернувшись домой после череды потрясений и неудач («Ты просто пишешь Улисса, только про геев», сказал Фредди); щемящая, пронзительная история о тяжелой судьбе. О стареющем гомосексуале, оказавшемся на мели. И сегодня за ужином, разумеется, с шампанским, Лишь получит радостные известия.
У себя в номере он облачается в синий костюм (только что из прачечной) и улыбается своему отражению в зеркале.
* * *На «Вечере с Артуром Лишь» не было ни души.
Однажды Фредди пошутил, что «любовь всей жизни» Лишь это его агент. Да, Питер Хант близко знает Артура Лишь. На его долю выпадают все терзания, и стенания, и ликования, которых не слышит никто другой. При этом о Питере Ханте Лишь не знает почти ничего. Даже не помнит, откуда он родом. Из Миннесоты? Есть ли у него семья. Сколько у него клиентов. Обо всем этом Лишь не имеет ни малейшего понятия, но каждому звонку и сообщению радуется, как школьница. А точнее, как взрослая женщина, получившая весточку от любовника.
И вот в дверях ресторана показывается он: Питер Хант. В студенчестве Питер был звездой баскетбола, но и по сей день, когда переступает порог, все взгляды обращаются к нему. Вместо бобрика у него теперь длинные седые волосы, как у мультяшного дирижера. По дороге к столику он телепатически пожимает руки всем знакомым в зале, после чего встречается взглядом с безнадежно очарованным Лишь. Когда Питер садится, его бежевый вельветовый костюм тихонько урчит. За его спиной в зал вплывает бродвейская актриса в черных кружевах, по обе стороны от нее из клубов пара материализуются омары «термидор». Как любой дипломат на трудных переговорах, беседу о делах Питер откладывает на десерт, поэтому за ужином они обсуждают литературные новинки, которые Лишь на самом деле не читал. И только за кофе Питер говорит:
Слышал, ты отправляешься в путешествие.
Да, говорит Лишь, в кругосветное.
Хорошо, говорит Питер и сигналит, чтобы принесли счет. Развеешься. Надеюсь, ты не очень привязался к «Корморанту».
Лишь что-то бормочет, запинается и смолкает.
Питер:
Потому что «Свифт» им не подходит. Поколдуй над ним, пока будешь в отъезде. Пусть новые места подадут свежие идеи.
Что они предложили? Внести изменения?
Никаких изменений, никакого предложения.
Питер, меня что, кинули?
Артур, с «Корморантом» не сложилось. Давай мыслить шире.
Под стулом Артура Лишь словно открылся люк.
Слишком велеречиво?
Слишком щемяще. Слишком пронзительно. Прогулка по городу, день из жизни знаю, писатели такие истории обожают. Но твой герой не вызывает сочувствия. Да о такой жизни, как у него, можно только мечтать.
Слишком по-гейски?
Используй эту поездку, Артур. Ты так хорошо передаешь атмосферу. Позвони, когда будешь в городе. Питер обнимает его, и до Лишь запоздало доходит, что с ним прощаются; все закончилось; счет принесли и оплатили, пока он барахтался в темном, бездонном, скользком колодце плохих новостей. И удачи завтра с Мандерном. Надеюсь, его агента там не будет. Та еще мегера.
Взмахнув седой гривой, Питер направляется к выходу. По пути целует актрисе руку. На этом любовь всей жизни Артура Лишь покидает его и идет очаровывать следующего писателя.
К своему немалому удивлению, в лилипутской ванной комнате Лишь обнаруживает великанскую ванну. Хотя уже десять вечера, он включает воду и, пока ванна наполняется, смотрит в окно: в двадцати кварталах от его отеля находится Эмпайр-стейт-билдинг, а в доме напротив «Эмпайр-бистро», где, согласно картонной табличке, подают пастрами. Из другого окна, выходящего на Центральный парк, виднеется вывеска отеля «Нью-йоркер». Вы можете подумать, что над вами смеются, но это вовсе не так. Не смеются гостиницы Новой Англии с коваными флюгерами на башенках и пирамидами пушечных ядер при входе, которые называются либо «Ополченец», либо «Треуголка»; не смеются закусочные Мэна с буйками и клетями для ловли омаров, именуемые «Северо-восток»; не смеются увешанные испанским мхом рестораны Саванны; не смеются галантереи «Западный гризли» на западе; не смеются все заведения Флориды, в названии которых обыгрываются аллигаторы; не смеются калифорнийские бары, где подают сэндвичи в форме досок для серфинга; не смеются рестораны «Трамвай» в Сан-Франциско и гостиницы «Город туманов». Над вами никто не смеется. Все это на полном серьезе. Американцев считают беззаботными, но на самом деле они ко всему подходят чрезвычайно серьезно, особенно к местной культуре; они называют бары «салунами», а магазины «лавками»; носят атрибутику спортивной команды из местной школы и славятся своими пирогами. Даже ньюйоркцы.