А почему он от нас убегает?
У него зайчата маленькие, вот он к ним побежал, с улыбкой говорит Айжан.
А это что такое? Маша толкает меня правой ножкой.
Оборачиваюсь и вижу мечту грибника. На стволе высокого дуба растет «грибная лапша» большое плодовое тело кремово-белого цвета. Оно состоит из множества висящих тонких лапшинок-иголочек. Это очень вкусный и питательный гриб. По вкусу он напоминает крабов или креветок. Очень ценят его корейцы и китайцы. Они его используют для лечения заболеваний нервной системы. А у нас это будет великолепный ужин.
С Машей на плечах подхожу к растрескавшемуся дереву. Правой рукой придерживаю дочку, а левой достаю из сапога нож и срезаю мохнатую шапку гриба. Хорошо бы еще лимонник найти. Да ладно, это в следующий раз.
Айжан, положи в рюкзак, пожалуйста, протягиваю добычу жене.
Сквозь деревья проглядывает солнце. От утреннего тумана и следа не осталось, мы возвращаемся домой. Между деревьями замечаю следы кабана и разрытую землю, это кабанья лежанка.
Смотри, Маша, это кабаньи следы. С ними в лесу лучше не встречаться.
А почему? Он что, нас всех съест? недоуменно спрашивает Маша.
Айжан за моей спиной заразительно смеется.
А ведь жена с дочерью меня почти не видят. Когда еще выпадет следующий выходной?
С тоской вспоминаю, как мы провели отпуск. Как перед отъездом из Москвы были в гостях у Семена Гудзенко. Его здоровье становилось все хуже и хуже. Но он держался, не показывая, как ему тяжело. Работал над изданием сборника своих стихов.
Провожая нас на вокзале, Семен грустно сказал:
Прощай, Витя. И не поминай лихом, как говорится.
Почему прощай? уже все понимая, спросил я.
Айжан внимательно посмотрела на меня, ничего не сказав.
Гудзенко взглянул мне прямо в глаза и кротко улыбнулся. Тяжелое ранение, которое Семен получил в сорок втором, дало о себе знать. Врачи не обещали ничего хорошего. Ведь Семена даже комиссовать тогда хотели. Но он отказался, оставшись служить в бригаде до конца войны. Естественно, не в боевом подразделении, а в политотделе. Но на фронте он все равно бывал периодически. Как он сказал в одном из своих стихотворений: «Мы перед нашей Россией, как перед Господом Богом, чисты».
А я тогда тоже хорош дернуло за язык дурака. Ведь много раз видел на войне, что человек часто заранее чувствует свою смерть.
Возвращаемся вовремя. С моря начинает задувать влажный морской ветер. Дышать здесь нам, уроженцам степи, тяжеловато слишком высокая влажность. То ли дело у нас на Южном Урале. Не зря именно к нам едут лечить болезни легких. Даже туберкулез излечивается в нашем сухом резко континентальном климате. Лечат его кумысом. Мой самый любимый напиток. Делают его из кобыльего молока. Именно в наших степях лечился от туберкулеза писатель Лев Толстой. И полностью вылечился! Вот что значит вкусный пенящийся напиток и запах степных трав. А в начале двадцатых годов в кумысном санатории «Жанетовка» возле города лечился Феликс Эдмундович Дзержинский. Наш город тогда еще Оренбургом, а не Чкаловом был.
Опять вспомнился отпуск. Точнее, приезд к моей матери. Как тогда я глянул на просевшую крышу саманного домика. Крыша совсем прохудилась, и дождевая вода, просачиваясь через чердак, оставляла лужи на полу. Колхоз, где работала мать, ничем помочь не мог. Нечем и некому. Те мужики, что вернулись, инвалиды. Почти все крыши нашей городской окраины крыты соломой или камышом. Как и сто, и двести лет назад. Это немудрено. Вся наша промышленность работала только для фронта, только для победы. Вот поэтому вместо легковых автомобилей с заводских конвейеров сходили танки и самоходки, а кровельное железо шло на изготовление оружия. А стояли за этими конвейерами женщины и подростки.
По роду службы я знал, что после сорок пятого года фактически ничего не изменилось. По-прежнему нас хотят уничтожить. Все тот же наш вековой враг объединенный Запад. Сейчас он управляется Соединенными Штатами. Хотя что-то изменилось, но вряд ли к лучшему. У Гитлера ведь не было атомной бомбы
Крышу я тогда все-таки перекрыл. Знающие люди подсказали, к кому и как обратиться на городском базаре.
Приблатненному худощавому парню в кепке и хромовых сапогах я отдал всю свою офицерскую зарплату за год. Хотя кровельных листов требовалось не так уж и много.
Не боись, у нас тут все по-честному. Меня здесь всякий знает, поблескивая фиксой и попыхивая папиросой «Казбек», заверил он и пересчитал деньги.