А теперь скажи нам, друг ситный, где ружье, спокойно предложил Жеглов.
Нет у меня никакого ружья, быстро ответил Шкандыбин. Хоть весь дом обыщите!
Обыщем, пообещал Жеглов. Но лучше сэкономь нам время тебе же зачтется. Помоги, как говорится, следствию
Я сказал нету. Ничего такого у меня в доме нет.
Тараскин, присмотри за ним, распорядился Жеглов. А мы поищем
Обыск еще продолжался, когда в комнату вошел Шесть-на-девять и молча положил перед Жегловым газету. Жеглов распорядился очистить стол, развернул на нем газету, и я увидел, что это старый номер «Вечерней Москвы» за второе сентября с дырочками от подшивки на полях. Жеглов погладил газету, спросил Шкандыбина равнодушно:
«Вечернюю Москву» читаешь?
На кой мне? отозвался Шкандыбин. Я папиросы курю.
Понял, сказал Жеглов, подошел к платяному шкафу, который я уже осматривал, и вытянул бельевой ящик. В ящике лежали рубашки, носки, майки. Жеглов, брезгливо оттопырив мизинец, вытащил их, достал из ящика застеленную на фанерном дне газету с грубо оборванным листом. Сам газетку застилал или попросил кого?
Сам, сказал с удивлением Шкандыбин.
Чудненько, кивнул Жеглов, оглядел внимательно газету и, положив ее на стол, разгладил поверх «Вечерней Москвы». Я оторвался от этажерки, которую в это время осматривал, подошел к столу. Газета из ящика тоже была «Вечерней Москвой», а вглядевшись, я с удивлением обнаружил, что и она за второе сентября.
Иди-ка сюда, Шкандыбин, смотри и слушай меня внимательно, сказал Жеглов. Вот эту газету я велел привезти мне из редакции еще до обыска, она за второе сентября. У тебя из ящика мы добываем такую же газету, гляди, гляди. Так?
Так, хмуро кивнул Шкандыбин.
Вот и спрашивается, каким же макаром я так в цвет попал, а?
Не знаю, пожал плечами Шкандыбин.
Ты вот что, мил друг, плечиком не дергай, когда тебя Жеглов спрашивает. Ты думай и отвечай по делу!
Да я, ей-богу, не знаю! взмолился Шкандыбин, и было видно, что ему и в самом деле невдомек, как такое могло случиться. Не понимал пока и я, к чему ведет Жеглов.
Ну, не знаешь сейчас узнаешь, пообещал Жеглов и кивнул Грише: Давай сюда конверт!
Шесть-на-девять протянул Жеглову конверт, Жеглов вынул из него неровный клок газетной бумаги.
Видишь, бумажка эта была сильно смята, а потом разглажена, сказал Жеглов. Это мы ее разгладили. А до того, как мы ее разгладили, вот этот товарищ Жеглов показал на меня, нашел ее в скомканном и слегка подпаленном виде под окном товарища Фирсова, тобою подстреленного
Говоря все это, Жеглов примерял обрывок к верхней газете, к неровному ее краю. Когда наконец в одном месте обрывок аккуратно сошелся с краем, Жеглов довольно ухмыльнулся:
Бумажечка скомканная это пыж, дорогой мой гражданин Шкандыбин, пыж из твоего ружьишка, которое мы теперь, несомненно, разыщем. Погляди, полюбуйся, как бумажечка к твоей газете подходит, вот отсюда, с этого самого местечка, ты ее и оторвал, когда снаряжал свой поганый патрончик. Да не вышло с МУРом, брат, шутки плохи!..
Сколько скостят, если я ружье сам выдам? глухо спросил Шкандыбин.
А вот это уже мужской разговор. Я ж тебе с самого начала предлагал нам сэкономить время, коротко всхохотнул Жеглов и уверенно закончил: Треть, я думаю, скостят непременно, сам позабочусь!..
Стемнело совсем. За окном не переставая моросил мелкий слякотный дождик, в кабинете было холодно, у меня даже ноги замерзли, и, когда я сказал об этом, Жеглов рассмеялся: «Зато летом будет не жарко, с улицы раскаленной сюда вваливаешься, как в рай божий» Это не слишком меня утешило, но отвлекаться было некогда вызов следовал за вызовом, телефон звонил непрестанно.
Я отлучусь ненадолго, сказал Жеглов, одернул гимнастерку, причесался перед зеркалом, вделанным почему-то во внутреннюю дверцу сейфа, и испарился.
Не успели еще затихнуть его шаги в длинном коридоре, как зазвонил телефон.
Я снял трубку:
Оперуполномоченный Шарапов слушает.
Докладывал дежурный из 37-го отделения:
Явился к нам тут гражданин один, сам он строитель. Сегодня ремонтировали домишко на Воронцовской, и в стене, под штукатуркой, как дранку вырвали, тайник обнаружился, а в нем банка стеклянная Алло
Слушаю, слушаю, торопливо сказал я.
Двадцать золотых десяток захоронено, николаевских