Им было что сказать друг другу. Они провели вместе день. Марина подарила ему свою недавно вышедшую книгу стихов «После России». В дарственной надписи есть строка на немецком языке, перевод которой выглядит так: «Прошлое ещё предстоит». Значит, по-доброму вспоминала их дружбу, их диалоги в Борисоглебском, в самом центре «советской якобинской Маратовой Москвы»34, диалоги, в которых ОНИ «правили миром»35. То, что немецкий был её вторым родным языком, усиливало смысл слов: Марина предсказывала встречу в будущем.
Но прошлое не повторилось. В 1939 она вернулась в Россию в катастрофу, где будущего у неё не было.
Выжившие в катастрофе неизбежно чувствуют вину перед погибшими, это хорошо известный научный факт. Более тысячи ссылок по теме «вина выжившего» можно найти только в русском интернете. Но у Антокольского была ещё одна причина. Судьба подарила ему «поэтическое братство» совсем как Пушкину, чьей поэзией и великими дружбами он восхищался. Вот и ему в юности такая дружба досталась, а он её не сберёг. И потом многие годы уже после смерти Марины как умел потерю возмещал.
Павел Григорьевич Антокольский один из тех, кто участвовал в восстановлении имени Цветаевой в русской литературе36. На любую просьбу Ариадны Сергеевны, даже не просьбу, а лишь осторожный вопрос «Не хотели бы Вы выступить на вечере памяти мамы?..», он откликался молниеносно. Выступил на вечере, помог при составлении комментариев к книге Марины Цветаевой в большой серии Библиотеки Поэта, написал вступительные статьи и рецензии к другим сборникам её произведений37.
У Анастасии Ивановны, которая в те годы готовила свои «Воспоминания», посвящённые сестре, не было средств платить за машинопись. По первому же зову, а часто опережая его, он мчался на помощь. И деньгами поддержал, и добрым словом, и своими связями в редакциях и издательстве. «Я очень счастлив, что могу хоть малым, хоть чем-то служить Вам», находим в одном из его писем к Анастасии Ивановне38. И ещё: «мы все многим Вам обязаны, а в чём-то и провинились перед Вами провинились равнодушием, ленью, может быть и трусостью»39. Он писал это Асе, а думал о Марине.
В конце 1964 года Антокольский приступил к работе над собственным очерком о Марине Цветаевой. И хотя он прекрасно владел всеми литературными жанрами и всегда легко работал, писать о Марине ему было мучительно. Недовольный собой, он отвергал вариант за вариантом. Проходит месяц, два, три «Нет! читаем мы в его дневнике. Статья о Марине не готова. Как трудно она даётся мне. Это недаром»40.
В те несколько месяцев, готовя публикацию, он снова пережил и свою юность, и те события, что, казалось, «ушли» из памяти. Он весь свой творческий путь пересмотрел, как свидетельствует запись от 24 декабря 1964 года: «Мои стихи конца двадцатых годов, которые я сейчас понемногу восстанавливаю, сильные и сплошь нецензурные как тогда, так и теперь. Это значит, что я начинал дорогу, которую вынужден был не продолжать»41. Напряжение и горечь были столь велики, что сердце не выдержало он попал в больницу с инфарктом.
Чем дальше, тем яснее ему становилось, что Цветаева великий поэт. И 27 марта 1965 года в том же дневнике Антокольский записал: «Когда я вспоминаю об этом таком давнем и безвозвратно ушедшем прошлом, самой ранней моей поре, то схожу с ума от того, что так мало ценил Марину и, в сущности, так и не заметил, упустил из виду, что ведь она-то и есть воплощение жизни для меня, гений, сама поэзия, само искусство и всё это с таких заглавных букв, что дай Боже!»42
Последняя их встреча состоялась уже в России. Она пришла к нему «немногословная, настороженная, может быть, чуть-чуть враждебная»43. Был насторожен и он. В стране один за другим шли политические процессы образцово неудачное время для содружеств и доверительных отношений. К тому же вся семья Марины была «под колпаком» у НКВД. «Разговор был деловой, профессиональный, скучный, вспоминает Антокольский. Марина не хотела даже остаться, чтобы выпить чаю».44 Спустя годы Ариадна Сергеевна объяснит ему: «Вы показались ей далёким и благополучным в трагическом неустройстве её жизни по приезде»45.
О чём был их последний разговор, неизвестно. Мы можем только догадываться: Цветаева пришла с просьбой, которую он не выполнил. Вот и всё. Потом они только мельком виделись. «А через год, рассказывает Антокольский, узнал о страшной её гибели в глухой деревушке на Каме. Шла война. Многие известия о гибели друзей и близких скрещивались друг с другом, как прожекторá в ночном небе. Они безжалостно вытягивали свои длинные ручищи, а небо было чёрное, беззвёздное, полное новых угроз. И гибель Марины затерялась в этом грозовом мраке так же, как года через два затерялась в нём гибель на фронте её любимого, единственного, никем не оплаканного сына»46.