Терпеть боль становилось всё сложнее, хотелось заскулить, и какая-то неведомая сила против воли выдавливала из глаз слёзы. А с губ внезапно сорвалось почти беззвучное:
Мам.
Он точно не хотел говорить ничего такого, потому что прекрасно знал бесполезно, она не услышит и не придёт. Это не про неё, настоящую, это вообще что-то другое, обезличенное. Просто набор звуков, который складывается сам по себе, неосознанно. Как заклинание или волшебное слово, способное спасти от страха, укрепить силы, снять боль, создать видимость, что ты не один, что кому-то нужен, что у тебя тоже кто-то есть.
Мам.
И она неожиданно отозвалась, тронула за плечо:
Мальчик! Мальчик! Что с тобой?
Только странно почему она называла его мальчиком? Имя забыла?
Игнат, прошептал он и услышал в ответ напряжённо-встревоженное:
Что? Что ты говоришь?
Я Игнат, повторил он громче, потом пояснил ещё подробнее и с напором: Меня зовут Игнат. Ты что, не помнишь?
Да, да, конечно, Игнат. Ты почему тут сидишь? У тебя всё хорошо?
Угу, хорошо.
Он попытался встать упёрся здоровой рукой в асфальт, оттолкнулся но получилось только чуть-чуть приподняться, да ещё одно колено распрямилось, и голова запрокинулась.
Господи! Да ты весь в крови!
Это фигня, убеждённо заявил он. Это
Да что ты такое говоришь? прозвучало раньше, чем он успел подобрать подходящее слово. Господи! Да что с тобой произошло? Ты ранен? Тебя избили? Порезали?
Нет, это была не мама. Какая-то незнакомая тётка. Гораздо старше. Хотя он слышал, как люди говорили, будто его мать, из-за того, что ширяется и пьёт, тоже выглядит старше своих тридцати с небольшим. А у этой лицо не опухшее и не помятое, просто возраст. Ещё и черты такие добрые и мягкие. И руки добрые и мягкие, а ещё сильные, обхватили и тянули вверх.
Ну давай, малыш, постарайся, вставай.
Да какой он малыш? Ему давно уже тринадцать.
Тебе в больницу надо, а здесь даже позвонить неоткуда. Уж потерпи как-нибудь немного. Не оставлять же тут опять одного. Давай хоть до двора дойдём, а потом я до квартиры добегу, «Скорую» наберу. Ну давай, Игнатушка, поднимайся.
И он поднялся, ну да, скорее всего. Просто дальше плохо помнил как всё-таки добрались до лавочки во дворе, как сидел и ждал и как, почему-то, хотелось спать, даже не взирая на боль. Глаза сами слипались, и порой он и правда проваливался в темноту, потом снова приходил в себя. Как тётка появилась опять, притащив с собой то ли покрывало, то ли куртку, накинула ему на плечи, закутала, а он сопротивлялся. Потому что испачкается же. Он ведь и правда весь перемазался кровью.
Потом действительно приехала «Скорая», Игната уложили на каталку, машина стронулась с места, и какой-то голос всю дорогу повторял его имя и недовольно твердил «Держись. Не отключайся», и ещё что-то про потерю крови.
А может, это было два голоса? Потому что та тётка не бросила его одного, сидела рядом и, кажется, гладила по голове, словно маленького. И это она постоянно звала его по имени, не позволяя далеко уйти и потеряться. Хотя в конце концов он всё-таки отключился, когда ему вкололи обезболивающее. Или даже раньше.
И никакая это была не тётка, а тётя Лена, просто тогда он ещё не знал. Но зато теперь помнил, хорошо помнил, и никогда-никогда не забывал.
Она ведь не просто с ним на «Скорой» тогда поехала, назвавшись его бабушкой, но ещё и потом приходила в больницу каждый день, приносила всякие вкусности, которые Игнат раньше видел разве что на витринах ларьков и магазинов. Хотя у него и скромная больничная еда хорошо шла. Потому что дома и такая-то не всегда была, а тут стабильно завтрак, обед, ужин. И всё равно казалось мало.
А родители родители даже не поинтересовались, где он пропадал все эти дни, а возможно, и вообще не заметили его отсутствия. Отец отвесил подзатыльник, но явно не потому что сын неизвестно где был, а по привычке. И Игнат даже в комнату проходить не стал как вошёл в квартиру, так и вышел.
Да летом, когда было тепло, он вообще старался как можно меньше показываться дома. Просто в тот раз наивно понадеялся, что о нём беспокоились, может быть, даже искали.
Ага разбежались!
Поэтому такой странной и подозрительной показалась забота совершенно постороннего человека. Ведь тётя Лена предлагала после выписки немного пожить у неё, чтобы окончательно оправиться и поднабраться сил, а он отказался.