Вероятно, подобное случалось с каждым, кто впервые попадал под студийные лампы; она знала, что делать.
Как?! крикнул я.
Лампы нехотя погасли, вернулась действительность.
У Нателлы на груди висел фотоаппарат с огромным объективом; я даже не заметил, откуда он взялся.
Элла, я потерял ориентацию, посетовал я.
Привыкнешь, Володя, со временем, не все сразу, успокоила она. Ладно, свет убавлю, буду снимать со вспышкой.
Я перевел дух.
Не думай ни о чем, расслабься и сконцентрируйся на себе. Не обращай внимания на фотоаппарат. И обо мне забудь, меня тут нет.
6
Региональная трасса Р-240 тихо шипела под колесами.
На обочинах еще серел снег, но асфальт, посыпанный какой-то дрянью, был чистым.
У меня имелась привычка выезжать из города и колесить по округе, когда в жизни происходило нечто, требующее переосмысления.
Выйдя от Нателлы, я отправился в такую поездку.
Равновесия не пришло, домой я возвращался в неустойчивом состоянии.
Наш город распластался на горах; его ограничивала река, текущая с севера на восток.
Перед самым мостом меня подрезала черная «Соната» в древнем, тусклом и помятом кузове.
Водитель невидимый на просвет сквозь насмерть тонированное стекло высунул в окно руку с поднятым пальцем.
Я не выругался, не обозвал сонатчика ни «деревенской мордой», ни хотя бы «обезьяньей задницей»; я пребывал где-то очень далеко.
На ближней горе, справа от моста, торчал обелиск.
Сооружение, называемое «Монументом согласия», было воздвигнуто еще при советское власти.
Оно символизировало воссоединение местных народов, якобы происшедшее в тьмутараканские времена.
Сейчас фаллический символ нагнал странные мысли.
Глава вторая
1
Слушай, Вова, я хочу покурить!
Ирина заправила в бюстгальтер уже вытащенную было грудь, опустила джемпер, одернула юбку.
Покури, Ира, покури, разрешил я, с сожалением отпустив ее горячие ягодицы. Пять минут ничего не решат.
О чем и говорю. «Пять минут, пять минут» как пела драная проблядь Гурченко
Она пошарила в сумке, лежавшей на тумбочке, что-то достала.
Минута туда, минута обратно. И там пять от силы. Только я тебя запру снаружи, хорошо? А то ходят всякие. Явится ко мне кто-нибудь из наших, потом не выгонишь
Хорошо.
Действительно, какие-то минуты ничего не стоили; мутное течение жизни их не замечало.
Я бы пока принял душ, да не взял полотенце, посетовал я. Умен, как татарин после обеда.
Вова, не сходи с ума, ответила Ирина. Если мы собираемся трахаться, нам ли делиться полотенцами? Возьми там мое, с красными полосками.
В чувственном мраке прошуршали шаги, на секунду открылась дверь, полосой пробежал коридорный свет, донеслись голоса.
Потом проскрежетал замок и все стихло.
2
Я поднялся.
Кровать заскрипела; на своем веку она видала многое.
Санузел был простеньким, но чистым, Иринино полотенце казалось совсем свежим.
Вода ласкала. В нашем городе из кранов текла совсем другая.
Зеркало запотевало медленно; я мылся и разглядывал себя.
Неожиданно вспомнилась порностудия.
Я уже затруднялся подсчитать, как давно все случилось.
Нателла легко склонила меня к пробам, но едва погасли лампы, как что-то сместилось в моем восприятии.
Трусы я натягивал, повернувшись к Нателле спиной.
Я знал, что мой пенис зафиксирован в доброй сотне кадров. Но показывать его опять казалось невозможным.
Неважным было даже то, что фотограф лесбиянка, то есть в общем не женщина.
Я просто стеснялся своего тела, уже не понимал, как пять минут назад вертелся так и сяк.
Нателла уловила мое состояние, ни о чем порнографическом больше не заговаривала, только еще раз сделала кофе, который мы выпили почти молча.
На прощанье она сказала, что ждет моего звонка относительно дальнейшего сотрудничества.
Решение оставалось за мной; я получил карт-бланш.
Уже следующим утром я постановил, что вчерашнее было не со мной.
Я не позвонил Нателле ни на неделе, ни потом.
Попытку следовало вычеркнуть из жизни.
Я ее и вычеркнул тем более, что на работе сгущалось высокое напряжение.
Потеряв начальническую должность в обанкротившейся фирме, я устроился на аналогичное место в филиал крупной продуктовой сети.