Домой, то есть в Севину уютную квартиру, Лиза вернулась через четыре месяца, и тут же выяснилось, что муж грозит бракоразводным процессом. Он пытался с ней поговорить, объяснял, на каких моральных принципах зиждется семья, но Лиза молчала; ни одной стоящей мысли не приходило в голову.
Тебе виднее, сказала она. У меня нет ни обид, ни претензий.
И Сева опустил руки. Дал ей вольную.
Уйдя от мужа, Лиза переехала к отцу в Кустарный переулок, в Коломну, тем более что отец болел и требовал ухода. Его состояние ухудшалось, и она сидела дома с письменными переводами, набранными в разных агентствах, разве что иногда подрабатывала на переговорах. Зарабатывала меньше, чем в Морском регистре, откуда ее уволили ввиду длительного отсутствия, но денег хватало, и жизнь постепенно входила в новую колею. Она даже собиралась поступать в аспирантуру. Но через полгода случилось то, чего Лиза ждала с ужасом и во что невозможно было поверить не стало отца.
Как дельфин-спасатель на горизонте замаячил Сева, он искренне старался ее поддержать. С ним было не так одиноко, но Лиза воспринимала его только как друга, хорошего, доброго, понимающего. Но не любила, и с этим ничего нельзя было поделать. Мать использовала каждую встречу, каждый момент для убеждения дочери, и тогда на очередное материно «почему?» она бросила:
Потому что он кряхтит и сильно потеет в самые ответственные моменты.
Дура набитая! гневно бросила мать.
И Лиза совсем замкнулась. Единственным утешением была подруга Светка, с которой они терпели друг друга еще с университетских пор и которая тоже жила в Коломне.
Разве можно быть счастливой, говорила подруге Лиза, в этой мрачной квартире.
Да, вторила ей Светлана, стены у тебя какие-то щербатые, обои отклеились, деревянные окна покосились; конечно, все надо менять.
Одиноко, как в склепе, не слушала подругу Лиза. Сколько здесь свершилось судеб и повисло чужих грехов за пару столетий.
Многие отсюда уже переехали, заметила Светлана.
В безликие новостройки? ухмыльнулась Лиза, лучше в монастырь.
Коломну Лиза на самом деле любила, этот кусок питерской земли, ограниченный четырьмя реками, и теперь оставался тихим уголком, за два века здесь мало что изменилось. Иногда по вечерам они прогуливали Светкиного пуделя по Крюкову каналу и по каналу Грибоедова. Доходили до дома на реке Пряжке, где жил Блок, слушали звон колоколов Никольского Морского собора и ходили на спектакли в Мариинский театр. Контрамарки поставлял сосед Гриша, у которого родственница танцевала в кордебалете. Гришина жена не интересовалась балетом, и Лиза охотно ее выручала. В такие вечера соседка заботливо наряжала супруга в костюм и отдавала его Лизе вместе контрамарками, а сама уходила к очередному возлюбленному. Так Лиза пересмотрела почти все премьеры в Мариинском театре.
Но ни экзамены, которые надо было сдавать в аспирантуре, ни Гриша с премьерами сезона не могли развеять щемящее чувство одиночества. Лиза все чаще вспоминала стаи черных чаек, бегущих с расправленными крыльями за кораблем по тонкой ледяной корке, и диких лебедей, которые зимой плавали в полыньях около корабля, и она им бросала куски хлеба с кормы. И когда через несколько месяцев выяснилось, что намечаются очередные сдаточные испытания, она, не раздумывая, ринулась в бой. «В последний раз, говорила себе Лиза, это будет прощание с кораблями». Но человек предполагает, а бог располагает. Следующие четыре года корабли незаметно стали частью ее жизни, а в промежутках между командировками она работала на морских проектах.
Лиза не раз спрашивала себя: неужели ей именно этого не хватало в жизни ужинать в одиннадцать ночи, сбросив бушлат у входа в гостиничную столовую, а потом, наспех приняв душ, без чувств падать в кровать? За такую работу денег особых не платили никаких сверхурочных. Но морская жизнь ее захватила. Здесь можно было встретить сильных и мужественных людей, и среди них она чувствовала себя свободной и независимой. Ее даже выделяли среди других переводчиков за профессионализм; и здесь, в эпицентре мужских игр, именно она переводила команды «Боевая готовность!» и «Пли!». Работа не оставляла времени на напрасные размышления о неудавшейся личной жизни. В командировках не было быта со всем хламом, который мы сначала страстно желаем, а потом тяготимся им; не было семейного долга и всего того, что заставляет людей ссориться, таить обиду, накапливать невысказанное, а потом думать, как ее мать, что кто-то испортил им жизнь.