Тот период был не только одним из самых драматичных, но и самых счастливых периодов жизни Чкалова. Драматичных потому, что он переживал семейную драму, которая в конце концов завершилась разводом. Счастливым же потому, что по заведенной ещё с советского времени традиции каждое лето он оставлял дела, брал отпуск и проводил его с любимыми мамой, дочерью и сыном. Каждый день приносил ощущение радости: дети были рядом, и никто не мог покуситься на их близость с отцом. Лишь изредка, когда жена, не любя дачу, в дурную погоду увозила их в город, Чкалов чувствовал себя несчастным, вредничал, не жалея мать, страдая болью любви. Были бодрые, солнечные утра, на которые отзывалась душа, ветерок, первым прикосновением к лицу выводивший тебя из состояния сонной вялости, радостное ожидание пробуждения детей, осторожность, требовавшая не приступать к шумным работам в саду из опасения нарушить утренний покой дорогих чад, и досада на солнце, которое уже подбиралось к окну, угрожая нагреть воздух в комнате и тем самым прервать их божественно прекрасный сон
Весть о событиях 1991 года застала Чкалова на огороде, когда он обрезал усы клубнике. Помнит, что не мог определиться в своем отношении к происходившему. Уже тогда в нём зародилось сомнение в правильности пути, по которому шло государство, уже тогда он замечал в себе некое сочувствие к коммунистам не как носителям идеологии, а как проигравшим. Чувство это знакомо русскому человеку, который нередко становится на сторону поверженного. Это было время, когда в сквере напротив кинотеатра «Россия» собирались представители партий и движений, их сторонники, сочувствующие, зеваки и любопытные, которые живо обсуждали происходившее. Самые преданные не покидали этот московский Гайд-парк до последней электрички метро. Их лица были уже не отделимы от этого места. Они ездили на «Пушку» как на работу и, казалось, испытывали от споров, даже когда не принимали в них участия, наслаждение, которое было сравнимо лишь с неожиданным возвращением молодости. Чкалов втянулся в этот процесс, став чуть ли не постоянным участником споров. Его даже стали отмечать там как своего, уже знали его политические пристрастия, о которых говорил значок с изображением Георгия Победоносца, красовавшийся на лацкане его пиджака. Значок этот был не что иное, как герб Москвы, но для посвященных это означало, что носитель его член «Памяти», или сочувствующий Обществу. Несмотря на то что «памятники» и «масоны» были непримиримыми противниками, они с нетерпением ждали появления друг друга, с жадностью вступая в дискуссию. Хотелось высказать всё, что свербило: кто делал революции в России и делает это сейчас, кто ответствен за пьянство в народе, кто мешал и доныне мешает полноценно развиваться русскому человеку, строит козни государственному строительству и заинтересован в развале страны, кто является врагом перестройки, препятствует становлению демократии, утверждению общечеловеческих ценностей Поначалу Чкалова поражала почти энциклопедическая осведомленность спорщиков, которых лишь с большой натяжкой можно было назвать интеллектуалами, но скоро он понял, откуда берут аргументы эти люди. Всё это были читатели и почитатели «толстых» журналов, представлявших интересы «патриотического» и «демократического» направлений. Из статей идеологов, печатавшихся там, и черпали доказательства своей правоты их сторонники. Борьба была настолько яростной, что не успевал выйти номер со статьёй идеолога одного лагеря, как выходил номер с не менее жёстким и не менее язвительным ответом представителя другого лагеря. Иной раз доходило до шпионажа: одна сторона упрекала другую, что номер, в котором вышла ответная статья, был подписан до выхода статьи противника, а значит, её содержание, хранившееся в строжайшей тайне, было известно заранее. Всё обсуждалось публично и с неподдельным негодованием, как если бы возмущенная сторона и сама не воспользовалась такой возможностью насолить оппоненту. Аукционы на право годовой подписки уже имели характер не коммерческий, а политический. Выигрывали издания «демократические», но этому тут же находилось объяснение: журналы отражают интересы богачей, которые оказывают им финансовую поддержку. В подтексте же имелось в виду: а богачи, сами знаете, кто у нас по национальности.
Вот собравшиеся в небольшую кучку на Пушке с интересом слушают человека, который только что приехал с аукциона.