Не можете ли сказать, в какую сторону? спросил комиссар.
Извините, не могу. Я в тот момент спускался в подвал.
Пока он сидел у вас, не заметили ли вы чего-нибудь в его карманах?
Заметил. В одном кармане пальто было что-то и он часто опускал туда руку.
Проводив последнего свидетеля, комиссар пробежал глазами заметки, которые он диктовал секретарю во время допроса свидетелей. И еще раз убедился, что все они имеют сходство. Разнились они только в двух пунктах: приподнятый или опущенный воротник пальто и вопросе о росте незнакомого человека: одним незнакомец казался высоким, другим среднего роста. Все остальное несомненно относилось к одному и тому же субъекту, действия которого можно было проследить шаг за шагом с момента его появления в районе и до его бегства. Он приходит в ресторан, расположенный у входа на улицу Мурильо, около шести, пишет письмо, приказывает отнести его к князю Лавизину и нетерпеливо ждет ответа. Неблагоприятный ответ приводит его в волнение. Он решается исполнить давно задуманный план: покидает ресторан и в семь часов вечера, проходит мимо первого охранника, перелезает решетку, отделяющую парк от палисадника, влезает на цоколь и, увидав князя, бросает в него бомбу. Совершив преступление, он пытается выйти через улицу Рембрандта, но ворота парка уже закрыты, а потому он проходит через аллею Ван-Дик мимо торговки детскими игрушками, наталкивается на кондуктора омнибусов, потом меняет маршрут, доходит до бульвара Курсель и исчезает. Все это показалось комиссару предельно ясным. Но кто убийца? Возможно, его письмо, написанное князю Лавизину, могло бы дать ответ на этот вопрос.
Глава IX
Разве вам не приносили сегодня около пяти часов вечера письмо на имя князя? спросил комиссар у швейцара.
Точно так, сударь. Письмо приносил мальчик из соседнего ресторана.
Кому вы передали письмо?
Камердинеру князя.
Позовите его.
Прошло несколько секунд, появился камердинер, и комиссар задал ему тот же вопрос.
Когда вы передали письмо князю?
Сию же минуту.
Где находился князь?
В кабинете. Его сиятельство только взглянули на подпись и бросили письмо в корзину, и я больше его не видел
Может вы поищите корзину где-нибудь. Вся мебель перевернута, заметил комиссар.
Действительно, камердинер нашел корзину в углу кабинета. Корзина была сплюснута, дно вылетело, никаких писем в ней не оказалось. Комиссар уже пришел в отчаяние, как вдруг Корбин подал ему измятый лист почтовой бумаги, найденный под столом.
То самое письмо, которое я подал князю, заявил камердинер.
Комиссар начал читать. Вот содержание письма:
«Князь!
Я был сейчас у вашего управляющего, умолял его об отсрочке, но он сказал, что получил приказание действовать решительно. Завтра он выгонит меня из вашего дома и продаст мое имущество. Я еще раз прошу у вас отсрочки. Пощадите меня. Вот уже сколько времени я не могу найти работу. Я изобрел снаряд, который может стать настоящим прорывом в военное время Мое изобретение со временем обогатит меня. Не за себя умоляю вас, а за дочь, которую боготворю. Я способен на все ради ее спасения. Сжальтесь надо мной! Что значат для вас две сотни франков? Но дело не в том Вы, может быть, сердитесь на меня за угрозы? Я не угрожаю более, а молю о благоприятном ответе. Не доводите меня до крайности.
Берар.Бульвар Курсель, дом 40».У комиссара не оставалось никаких сомнений. Чтобы наказать квартиросъемщика за дерзкие угрозы, князь Лавизин оставался жестоким, неумолимым. Жилец сделал последнюю попытку, отчаявшись обезумел и решился отмстить.
Только один вопрос все еще довольно серьезно тревожил комиссара. Зачем? По какой странной прихоти убийца, совершая свое преступление, он выбрал бомбу начиненную динамитом? Это ужасное оружие до сих пор служило только для совершения политических преступлений, нанесения ударов императору или королю. Это было любимое оружие политической партии, секты, но никогда не было обычным оружием обычных убийц.
Эти мысли, приходившие ему в голову, не помешали ему отдать приказ о немедленном аресте.
Он выписал ордер на арест и передал его инспектору полиции Корбину, рекомендовав ему действовать как можно более осторожно. Этот совет заставил Корбина улыбнуться, он счел его бесполезным, поскольку утверждал, что хороший полицейский, при аресте преступника, должен использовать только уговоры.