Все это время в нашей новой квартире на Университетском проспекте продолжался ремонт, который отнимал силы и время, особенно у Наташи.
6 ноября 1981 года
Живем сейчас у мамульки в Теплом Стане, так как на Университетском идет ремонт. Продвигаются ремонтные дела медленно, еще, как говорится, начать и кончить. Каждый шаг дается с большим трудом, но всю нагрузку взяла на себя Натуля, я лишь на подхвате, да и то эпизодически, в основном нахожусь в стороне.
Квартира сейчас выглядит ужасной (разрушены стены, мешки с цементом, мусор), но должна получиться прекрасной. Потенциал для этого есть. Только бы хватило денег, ибо расходы приходится нести колоссальные. Каждая мелочь дефицит, стоящий больших денег. Только две двери дубовые обойдутся в 1 тысячу рублей. Уже и biphonic продали, и многое другое, но все же средств маловато.
27 ноября 1981 года
Ремонт в процессе, но дел еще непочатый край. Закончится он не раньше, чем через два месяца. Мы по-прежнему обитаем у мамульки в Теплом Стане. Район голый, грязный, неприятный, перенаселенный, но на это тоже не обращаем внимания.
Вернувшись на родину, мы общались не только с родственниками, хотя масштабы и интенсивность наших контактов с людьми по сравнению с тем, что было в США, резко сократились. Вот как я оценивал ситуацию на первых порах: «Наступила пустота, как будто на льдине: ни друзей, ни контактов, ни веселья бесшабашного. Новый этап жизни. Так всегда, когда за 30? 1. У всех свои дела, семьи. 2. Пресыщение впечатлениями, развлечениями. 3. Осознание, что жизнь не такая уж длинная штука. Отсюда грусть, тревога, стремление не упускать время. 4. Ситуация в целом изменилась: страна накануне чего-то нехорошего.
Или же это итог пребывания за границей? Семь лет словно вырвано из жизни. И сам не в своей тарелке, и другие не замечают, привыкли без тебя.
США вспоминаются как большой, яркий, сверкающий калейдоскоп впечатлений. Совсем другой мир. А ведь в нем столько недовольных. Среди них те, кто рвался в США, рассчитывая найти там работу. Но жизнь борьба, а в США больше, чем где бы то ни было. И не все ее выдерживают. А у нас и бороться бесполезно. Даже как подступиться, не знаешь. Или нет правил борьбы, или они просто слишком абсурдные».
Привожу еще ряд дневниковых записей о переживаниях той поры на тему контактов, общения с друзьями и знакомыми. Записи весьма противоречивы.
19 августа 1979 года, отдыхая у мамы в Сочи, я отмечал: «Так устал от людей в США в последний период времени, перед отъездом оттуда (знакомые американцы просто одолели звонками, визитами, разговорами, приглашениями), что просто боюсь здесь контактов. У мамы были до вчерашнего вечера квартиранты из Литвы, замучили (особенно один из них) разговорами так, что сейчас наслаждаюсь тишиной и одиночеством. Квартирант рассказал о страшной спекуляции здесь иностранными товарами».
Вместе с тем мы с удовольствием общались с друзьями-соседями по родительскому дому Ариком и Лилей Прохоровыми, моим одноклассником Юрой Корзинкиным и его женой Людой. И, конечно, с семьей Саулянов. Глава семейства, Борис, был в прошлом папиным водителем в горисполкоме. Машину он водил аккуратно, спокойно, вежливо. Но главное, это был замечательный человек порядочный, преданный, дисциплинированный, умный, дружелюбный, открытый, трудолюбивый. Вся наша семья тесно сдружилась с Борисом и его семьей прекрасной супругой Анжелой, очаровательными дочерьми Джульеттой и Кариной. Вместе ездили на отдых за город, ходили друг к другу в гости. Мы всячески помогали Саулянам, они нам. Дружба продолжалась и после выхода отца на пенсию.
А когда папа скончался, Борис и Анжела приняли участие в сооружении ему надгробия и все последующие годы, целую четверть века, ухаживали за могилой отца очищали от сорняков, украшали свежими цветами. Борис продолжал встречать сестру с мужем и меня с Наташей в адлеровском аэропорту, принимая нас у себя дома. В 1999 году мы прожили у Саулянов целые две недели. Контакты продолжались вплоть до кончины самого Бориса в 2004 году.
Наши встречи с Саулянами всегда получались сердечными и интересными. Мы не только обсуждали семейные дела, но и говорили о Сочи, стране в целом, о футболе (который отец, Борис и я любили в одинаковой степени). После кончины папы Борис постоянно, из года в год, повторял: «Такого мэра, как Петр Игнатьевич, в Сочи больше нет и никогда не будет. Петр Игнатьевич досконально знал городские проблемы, болел душой за город, на износ трудился на его благо, проявлял заботу о людях, старался всем помогать. Это был мэр с Большой Буквы!»