Ранним примером новых автоматов являлся миниатюрный монах, созданный в 1560-х, авторство которого приписывают итальяно-испанскому часовщику Хуанело Турриано. Широко известное название «Заводной молящийся». В Национальном музее истории Америки при Смитсоновском Институте хранится автомат, подходящий под это описание, который функционирует до сих пор. Это изваяние монаха высотой примерно полметра, оно передвигается на колесиках, поворачивается из стороны в сторону с равными интервалами, а ноги его поднимаются и опускаются, изображая шаги. Одна его рука держит четки, а другая бьет фигуру в грудь характерным жестом католиков, читающих Mea culpa. Одновременно у монаха открывается и закрывается рот[18].
Если этого монаха действительно построил Хуанело Турриано, то наверняка по заказу короля Филиппа II Испанского после того, как королевский сын поправился от тяжелой травмы головы. Филипп был убежден, что выжить ему помогли мощи испанского святого XV века, Дидака из Алькалы, и потому заказал пружинную статую Дидака. Не сохранилось никаких свидетельств того, понравился автомат Филиппу или нет, но современным посетителям музея он кажется «жутким». Подобных изобретений мы еще коснемся в следующей главе. С инженерной точки зрения автомат производит большое впечатление, но сделан он был исключительно в развлекательных целях, поэтому может считаться лишь диковинкой и неплохой рекламой его изготовителя.
Хотя пружинные заводные механизмы позволяют создавать подвижные фигуры, выполняющие точные действия, у них тоже имеются ограничения по весу и размеру. Большую пружину труднее сжимать, да и производить такие непросто. Они тяжелые, и получается, что устройство опять сложно перемещать из-за веса пружины и соответствующего размера шестеренок. Зрелища, развлечения, повышение престижа и возбуждение любопытства вот основные задачи подобных автоматов, а отнюдь не практическое применение. Действительно, трудно представить себе, с какими повседневными задачами автомат справился бы лучше человека или постепенно набирающих популярность водяных и ветряных механизмов, начиная с мельниц.
Как и сегодня, создание автоматов провоцировало философские дискуссии о том, что значит быть человеком. Если автомату можно придать форму человеческого тела, означает ли это, что наше тело машина? То есть получается, что сам человек автомат? Французский философ Рене Декарт, работавший в первой половине XVII века, когда создавались все более и более причудливые автоматы, предложил собственный ответ. Он утверждал, что тело человека и его разум фундаментально различаются между собой: тело физическое и связано с пространством, а разум нет. Декарт явно имел в виду мышление и сознание, когда выдвигал этот аргумент, откуда и знаменитое cogito ergo sum мыслю, следовательно, существую.
Такой дуалистический подход к телу и разуму предполагал, что механизм не может считаться живым, если в нем не присутствует некий нефизический компонент, душа или сознание. Вот почему статую Пигмалиона пришлось оживлять Венере и почему иудейскому Голему в средневековой Праге требовалось слово Божье, чтобы перестать быть просто глиной, из которой он слеплен. Позднее, когда Мэри Шелли написала свой знаменитый роман о Франкенштейне, эту роль стало играть электричество, почитавшееся в XIX веке в качестве мистической силы. У современных роботов имеется искусственный интеллект: некий необъяснимый шаг в развитии превращает машину в сознательное существо, подобное человеку. Материальная часть в данной концепции это его тело, а программная играет роль бесплотного духа[19].
Большинство людей не считают автоматы вроде миниатюрного монаха Турриано роботами. Один из аргументов против данного подхода заключается в том, что они совершают только механические действия: у них нет гибкости и их, выражаясь современным языком, нельзя программировать. Но работы швейцарского часовщика Пьера Жаке-Дроз второй половины XVIII века демонстрируют, что это не совсем так. В Музее искусства и истории в Невшателе, Швейцария, хранятся три автомата, созданные этим мастером: Музыкант, Художник и Писатель. Это куклы с очень сложными механизмами. Музыкант состоит из 2000 деталей, Художник из 2500, а Писатель из Музыкант играет на миниатюрной клавиатуре, причем действительно нажимает на клавиши: в устройстве не используется никакой музыкальный автомат. Его голова и глаза следят за движениями пальцев, а грудь имитирует дыхание. Художник рисует четыре разных картинки, периодически дуя на карандаш, чтобы стряхнуть пыль. В каком-то смысле он предвосхищает современную механическую руку, рисующую портреты[20]. Писатель, самый сложный из трех автоматов и, с современной точки зрения, самый любопытный. Он может написать любую строку из сорока знаков. В его механизме есть колесико, на котором можно выставить эти сорок знаков, так что он программируемый, хоть и через материальную часть, а не программное обеспечение. Высота Писателя чуть больше метра; пишет он гусиным пером, которое периодически макает в чернила и стряхивает излишки. Как у Музыканта, его глаза следуют за текстом. Он обладает многими возможностями современных роботов, но приводится в действие заводным механизмом. Его вполне можно назвать «первым роботом», если забыть о том, что он не взаимодействует со средой и не принимает решений в реальном времени. Все его действия определены заранее.