— Что станет с Навином, если Боадицея заподозрит, что он позволил тебе бежать?
— Уверена, ничего. Навин придумает какое-нибудь объяснение, и она не осмелится спрашивать. Навин — вождь триновантов, у него под началом много тысяч воинов. Ей нужна его поддержка.
— Ясно, — согласился Квинт. — Боадицея все еще собирается идти на Лондон?
— Ее войска, должно быть, уже там, — сказала девушка, бросив испуганный взгляд на Темзу. — Они собирались выступить сразу после… жертвы Андрасте. — Она отвечала спокойно, но сейчас пошатнулась, и дыхание ее слегка затруднилось.
— Бедная девушка, ты измучена, — покаянно сказал Квинт, поддержав ее. — Идем в лагерь. Я позабочусь о тебе, Регана. Тебе больше ничего не надо бояться.
Рискованное обещание, и он молился, чтобы мог его сдержать.
* * *
На протяжении нескольких дней, пока легионы продолжали отступать на юг, Квинту удавалось лишь случайно бросить взгляд на Регану. Она и Пендок присоединились к лондонским беженцам, и чувства каждого из них были поглощены физическим напряжением и необходимостью достичь безопасных мест и дружелюбного населения побережья Сассекса. Небольшое мирное племя регниев под управлением короля Когидумна было небольшим, мирным, родственным галлам по ту сторону пролива, и более романизированным, чем любое другое племя. Они приняли легионы наилучшим образом, снабдив их мясом, зерном и овощами. Но ясно было, что подобная ситуация не может длиться до бесконечности, армия же была отрезана от всех источников продовольствия войсками Боадицеи на севере.
В гавани стояло два торговых корабля. Некоторые из беженцев отправились на них в Галлию, и губернатор отправил с ними отчаянные письма, прося подкрепления. Однако он знал: прежде, чем прибудет помощь, пройдут минимум недели.
Тем временем Боадицея и ее все возрастающая армия могут — и несомненно попытаются — перебить их всех.
Утром, после прибытия римлян на побережье, солнце нестерпимо раскалили небо и землю. Солдаты были беспокойны, тревожны, заразившись неуверенностью от своих командиров. Квинт некоторое время занимался Фероксом — почистил его и вынул камень из его копыта. Затем, не имея ни приказов, ни особых обязанностей, которые сейчас могли бы его остановить, поддался желанию, которое подавлял все время на марше.
Он вышел из лагеря к сгрудившимися в углу укреплений хижинам из листьев и коры, построенным оставшимися беженцами. Здесь он нашел Регану. Стоя на коленях перед большой ступкой, она рушила зерно каменным пестом. Рядом Пендок обкалывал кремень для наконечников копий. Когда молодой римлянин приблизился, она подняла голову и улыбнулась, хотя взгляд ее был затенен утомлением.
— Жарко, правда? — неожиданно смутившись, Квинт не сумел сказать ничего умнее. Он все время думал о Регане. Сердце его начинало колотиться при мысли, что она бежала к нему за помощью. Но сейчас, когда он смотрел на нее, она выглядела благодарной, но также несчастной и пристыженной. Возможно, ее терзало чувство неверности собственному народу. Несмотря на свою хрупкость и слабость, она всегда укрывалась броней сдержанности.
— Жарко, — согласилась она, продолжая дробить зерно. Она раскраснелась, влажные пряди волос прилипли ко лбу, но все-таки выглядела удивительно прелестно. Если бы не бдительное око Пендока, Квинт сам бы взял пест и принялся бы рушить зерно. Но римский знаменосец не должен ставить себя в смешное положение, исполняя женскую работу, да и Регана, возможно, не пришла бы в восторг от подобной помощи, — хотя трудно было узнать, что она думает. А чем больше он глядел на нее, тем больше хотел это знать.
— Не можешь ли ты прерваться ненадолго? — умоляюще спросил он.