Анатолий Смирнов - Подкова. Cтихотворения стр 8.

Стрекотунья-хохотунья,
голубая стрекоза,
у тебя полны июня
телескопные глаза.

Видишь справа, видишь слева
в сетке радужной миры,
трав надводных королева,
бичеватель мошкары.

Ты мне села на колено,
изогнула гибкий стан,
и стекает смеха пена
по хищнеющим устам.

Лучше б мне с тобой носиться
над прохладами реки,
чем над буквами томиться
в знойном мареве тоски.

Как бы мне с тобой метаться,
совершенный вертолёт,
и для отдыха спускаться
на кувшинок белый лёд!

Только ты четырёхкрыла,
шесть имеешь цепких лап;
у меня же  руки-вилы
да ступни для страха жаб.

В этих членах мало толку:
хоть и ум в глазах горит,
для тебя я с виду только
неподъёмный инвалид.

Пусть умильно корчу рожу
и плету из букв цветы,
я лишь тёмное подножье
для летучей красоты!

Гроза обложила деревню
В небесной близи и дали.
Под громом трясутся деревья
Над дрожью травы и земли.
И молний чешуйные взмахи
Хвостятся в небесных ручьях,
Рождая и искры и страхи
В твоих затенённых очах.
Вот щука грозовая вволю
Прошила хлябь неба до дна
И факелом вспыхнула в поле
Соседского сена копна.

Любимая, страхов так много
Живёт на Руси испокон!..
Давай же помолимся Богу
На тёмные лики икон
За русское право и лево,
За хлеб и сохранность жилья,
За то, чтоб не вспыхнул к нам гневом
Громовый возница Илья,
За то, чтобы к божьей лазури,
Души напрягая весло,
Прошли мы сквозь грозные бури,
Проплыли сквозь адское зло!

Я забрёл на Лешачий холман
в зацветающем солнцем лесу.
По логам волокнился туман,
поднимая на воздух росу.
На холмане под блеском берёз
в ней сверкали черничник и мох;
солнца луч, словно цапельный нос,
пил её под чуть слышимый вздох
Я два раза спускался в ложок,
чтобы дальше пройти сквозь туман,
но кустарник толкал меня в бок
и опять выгонял на холман.
Я на солнце пытался идти,
но оно, пролетая мячом
в мелкий ельник, что встал на пути,
возвращалось за левым плечом.
А в просвете кустов вдалеке
на секунду-другую возник
что-то нёсший в заплечном мешке
с посошком бородатый старик.

Ах, Лешачий холман, ты  беда,
ещё дед говорил мне, хуля:
«Кто зайдёт на него, тот всегда
не по разу даёт кругаля.
Видно, кем-то начертан здесь круг
непонятных энергий и сил.
Я и сам в своём детстве не вдруг
здесь с холмана с отцом выходил,
а отец знал до кочки весь лес,
помнил каждую тропку в кустах»

И вот в душу влезает, как бес,
первобытный щекочущий страх.
Осеняю трёхперстным крестом
свою грудь, свои плечи и лик
и гляжу  под засохшим листом
усмехается мне боровик,
а чуть дальше  ещё три рядком;
страх забыв, вынимаю свой нож
Через час с полным я кузовком,
весь промокший, на беса похож.
Из логов источился туман;
вся роса забралась под лопух.
Наугад я иду сквозь холман
и как раз выхожу на тропу
Вот и ельника чёрного край
Вот и к полю бегущий родник
Жаль, что мне не поведал всех тайн
обсмеявший меня боровик.

Слова меняют смысл,
                                      как человек желанья
С теченьем дней и лет, с ветшанием телес.
Для деда моего, что в поле вышел ранью,
Иным был свет зари, иным был свод небес.

Живой была земля,
                          живым был каждый стебель
И ржи, и ячменя, мерцающий в росе,
И божий лик всегда он въяве видел в небе,
И божий мир
                    всегда пред ним вставал в красе.

И четырёх сынов да трёх упрямых дочек
Он, пахарь,
             в жизнь поднял и Богу преподнёс.
А в смерть ушёл легко,
                           как в сон спокойной ночи,
Пред смертью объявив,
                                 что звал к себе Христос.

И смерть его тоской
                             на ближних не повисла, 
Остался мудрый лик, остался мудрый свет