Дарья Райнер
Фейрум
«Время всё лечит, всё забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять».
Стивен Кинг
«Время это, так сказать, худшее место из всех, где только можно заблудиться».
Дуглас Адамс
«Всему своё время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать;
время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать;
время разрушать, и время строить»
Ветхий Завет: Книга Екклесиаста 3:1-3
ЭПИЗОД I. ИСТОРИЯ С ОСТРОВОМ
Peter Gundry She Cometh
Закрой глаза. Вит улыбался.
Солнце светило ему в спину, рождая золотистый ореол. Ветер путался в волосах и уносился прочь плясать на водной глади, рябью выводить загадочные письмена.
И пропустить всю красоту? Издеваешься?
Липа сидела на корме, чуть свесившись влево, касаясь ладонью воды. Отчего-то это казалось важным. Всё равно что сказать озеру «здравствуй» после долгой разлуки, напомнить о себе и попросить прощения.
Таковы правила, Малёк. Остров любит гостей, если гости
уважают его волю, отозвалась она эхом. Слова, знакомые с детства, но теперь, вернувшись после стольких лет, Липа понимала их значение.
В детстве это была игра. Как прятки. Нужно было зажмуриться и сосчитать до ста, пока дедушка вращал вёсла и рассказывал новости под мерный плеск воды. Каждое лето новое приключение, в котором Остров сказочная страна, а озеро
Озеро это мост, и оно же ворота. И бдительный страж, требующий платы. Всего-то и нужно, что обменять минуты зрения на месяцы, полные волшебства. Щедрая сделка. И справедливая: нельзя брать что-то, не отдавая взамен. Главное правило, которое дедушка вбил ей в голову.
Ещё минутку, и всё.
Липа честно поклялась. Сплела пальцы, как делали они с Витом, скрепляя договор: указательный лёг на безымянный поверх среднего. Жест, означавший верность.
Она относилась к Виту, как к брату старшему, местами далёкому и непонятному, но всё же любимому. Для дяди он был слишком молод и, прямо говоря, легкомысленен. Даже Липа в свои семнадцать рассуждала более здраво, чем он в двадцать девять.
Я слежу за тобой.
Сама суровость. Зачерпнув пригоршню воды, она брызнула ему на колени.
Эй! Кто-то дошутится сейчас за борт выброшу!
Вит непроизвольно дёрнулся и скинул сандалий. Липа с хохотом бросилась ловить обувку.
Вёсла не потеряй!
Да уж как-нибудь. Разошлась тут а минута кончается.
Липа очнулась. Запрокинула голову. Улыбка померкла на губах. Озера было мало: ей хотелось вобрать мир полностью запомнить таким, каким он был вдали от бетонных стен и городской суеты. Ярким, полным, настоящим.
Сизое небо светлело ближе к горизонту, окрашиваясь в персиковые оттенки. Облака цеплялись за вершины Двуглавого Пика. Силуэты гор вырастали за кромкой дальнего берега. Там лежал Бранов, откуда Липа приехала на поезде стальной гусенице, ползущей сквозь кедровые леса. Там, в Бранове, осталась мама.
Липа зажмурилась.
Почувствовала, как солнце касается кожи. Как Вит налегает на вёсла. Старое судёнышко, принадлежавшее деду, медленно удалялось от берега. У деревенского пирса оставались рыбацкие лодки и катера современные, но «без души». Слишком быстрые, слишком шумные. Вит морщился всякий раз, заслышав гул мотора. Именно в такие моменты он становился похожим на деда Анатоля: не столько чертами лица, сколько прищуром и едва заметным наклоном головы Они с мамой были сводными. Дети разных матерей, почти не росшие вместе. Бабушка Фия умерла в тридцать пять.
Мама уже пережила её на семь лет.
Первые симптомы появились два года назад, вскоре после того, как Липе исполнилось пятнадцать. Беспокойство, замедленность реакций, а затем паника, когда обе поняли, что болезнь неизбежна.
К шестнадцати Липа знала всё о хорее Хантингтона: генетическое заболевание нервной системы, белковая мутация, передавшаяся от матери к дочери. В детстве она не понимала многого. Знала, что бабушка умерла молодой. От чего? Слишком сложно, чтобы объяснить ребёнку.
И ещё сложнее смириться.
Этой весной мама перестала её узнавать. Тогда, в конце апреля, пришёл страх. Настоящий. Будто два года до этого Липа только готовилась.