Аппетита ни в одном глазу. Перед носами дымятся пищевые пирамидки Хеопса, а мы больше их не можем.
Может, голодным раздать? оглядываюсь я. Должны же здесь быть хоть какие-то голодные. Капитализм как-никак
Над нами кружат мухи. Нас тянет в сон. И жена лениво ковыряет вилкой в моём колене.
Ладно, говорю, чего зря сидеть. Пойдём, что ли, осмотримся
И правда, торопиться нам некуда. До автобуса ещё целых двадцать минут, и потому шествие наше чинно. Мы ж в Америке!
Обтекаемые людским потоком, выходим на фарватер. Мимо нас проплывают обмотанные золотыми якорными цепями темнокожие ребятишки. Проворно снуют мелкие мексиканские женщины.
Смоляные пучки на затылках, кошёлки, сумки, пёстрые одежды Все устремлены в серое одноэтажное здание с волшебным словом Sale.
Делать нечего, заходим и мы.
Да-а!.. обвожу восхищённым взором бескрайние просторы текстильно-кожевенного рая. Это вам не Пипиткин!
То, что надо, причмокивает супруга.
Да нас же тут затопчут? осторожно замечаю я.
То, что надо! повторяет она.
И бодро врывается в толпу.
Стой! кричу. У нас же автобус!
Но рыба уже в своей стихии.
Людской кисель густеет, обволакивает. Вокруг эшелоны тряпья, магистрали вешалок, небоскрёбы стеллажей
Сияя улыбкой победительницы, вдруг откуда-то выныривает моя благоверная, и в её судорожных пальцах я замечаю мяч!
«Адидас»! рапортует она. Сынулику! Берём!!!
Переть из Америки мяч?! Да у нас такого добра на каждом углу.
Но морзянка не смолкает:
Сынулику! «Адидас»! Берём!
Автобус, говорю, через пять минут!
Пять минут это вечность! суёт она мне мяч в руки и кидается в обувной омут.
Ладно, бормочу, займу пока очередь.
«Линия», как принято тут именовать очередь, длинная, кручёная, будто клейкая лента, и со всех сторон облеплена мухами тележек.
Жена где-то там. А я тут, как идиот, с мячом.
Слоноподобная кассирша, подминая под себя крохотный стульчик, обрушивается за кассу и подзывает покупателей жестом усталой труженицы борделя.
Законопослушные граждане нерасторопно перестраиваются, и я, обойдя одного, другого и юркнув под третьего, хватаюсь за прилавок.
Покупатели ропщут, но пока вроде не бьют. Кассирша безучастна.
И тут в спину мне занозой вонзается родная речь:
Смотри, каков наглец! Будто на Привозе!
Оглядываюсь пожилая пара. Он в бейсболке и сандалиях, она в сарафане, с морковным мотыльком на губах.
Стыдливо пожимая плечами, я объясняю:
Автобус отходит. Понимаете, граждане?
Ну конечно же, русский! оживляется мужчина. Кто ж ещё?!
За «русского» мне становится немного обидно.
Жлоб! усугубляет морковный мотылёк. Мы от них оттуда, а они к нам сюда!
У меня только это, отвернувшись от бывших соотечественников, подсовываю я свою покупку кассирше. Джаст ит.
Но не успеваю я произнести эту выстроенную в голове фразу, как на прилавок плюхается ворох тряпья, туфель и чемодан.
Жена подоспела.
В итоге после расплаты мы мчим к автобусу в режиме «ПОЛНЫЙ ВПЕРЁД!».
Опаздываем уже на четверть часа и потому с автомобилями безрассудно играем в кегельбан. Они, к счастью, промахиваются.
Купленный мяч «Адидас» лупит меня по коленям и чуть выше.
Нах нах ору я на бегу, не в силах сформулировать. Зачем тебе этот мяч?!
Сину-у-улику! отзывается жена, в продольном шпагате взлетая над турникетом.
Мы запрыгиваем на подножку автобуса, и тот трогается.
Американцы жуткие снобы! делимся мы с группой свежими впечатлениями. Представляете, обозвали нас жлобами и не пускали без очереди. Меркантильные, жалкие людишки!
Капиталисты! сходится в едином мнении дружный коллектив отдыхающих.
* * *
Весь последующий путь гид обильно пенится, живописуя местные красоты. Только и слышно: «Санта-Моника!.. Санта-Моника!» После чего все с удовольствием начинают смаковать курьёз с Моникой Левински.
Когда же через полчаса нас выбрасывают на побережье и экскурсанты тонкой струйкой начинают стекать в сторону океана, жена вдруг говорит:
А пойдём-ка лучше по магазинам. Что, мы океана не видели?