Нет, Катрапс, Патер вспылил и развернулся. Зло есть зло, как бы ты ни пытался его оправдать. Существуют границы, которые никогда нельзя пересекать. Даже ради благой цели!
На секунду их глаза встретились.
Не называй меня полным именем, старик.
На этом их разговор закончился, а тишину прерывало лишь шмыганье носа Ката. Молча они накрыли на стол, наполнили три графина водой, и стали ждать.
Через двадцать минут священник услышал топот по лестнице. Дети ворвались в столовую со смехом, согрев сердце старика.
Ягли, садись сюда.
Нет, он сядет рядом со мной.
Так нечестно!
Маленькие сорванцы не давали гостю покоя, и Рим решил прийти ему на выручку.
Прекратите немедленно, вмешался он, но выбрал слишком добродушный тон, поэтому его проигнорировали.
Делайте, что вам говорят, крикнул Кат, и только после этого дети начали нехотя рассаживаться по местам.
Садись, не стесняйся, Рим кивнул Ягли, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Новая одежда подошла ему идеально, но его заметно тревожило отсутствие длинных рукавов, металлическая рука притягивала слишком много любопытных глаз.
«Значит, бывший солдат», подумал Рим и решил, что позже отдаст ему один из своих темных плащей.
Наконец-то все расположились за столом, и наступила очередь для молитвы.
Отче, произнес священник, мы благодарим тебя за эту еду, за неожиданного, но желанного гостя, за наше благополучие в суровое время. Он не мог не заметить, как искривилось лицо Ката. Молим, чтобы сия пища дала нам сил помочь нашим ближним и нести твое благословение дальше. Да будет так!
Да будет так, хором ответили собравшиеся и прильнули к тарелкам.
Не деликатес, но хотя бы питательно, обратился к Ягли Рим.
Да нет, не волнуйтесь, задумчиво ответил гость. Просто эта еда навевает воспоминания.
Раздался громкий хруст. Присутствующие накинулись на армейские питательные брикеты (благо в свое время Рим добился, чтобы церковь включили в реестр распространения гуманитарной помощи) и жадно запивали их водой.
Сегодня разговоры велись более охотно: звучали любимые истории, что могли быть поведаны только новому лицу. Дети перебивали друг друга, каждому хотелось получить свою минуту славы. Лишь трое продолжали молчать: Ягли, Рим и Кат.
Ужин медленно подходил к концу. Рим поставил кипятиться чайник, а сам выскользнул из трапезной и поднялся на второй этаж.
Его комната находилось в самом конце коридора. Это была небольшая коморка с одноместной деревянной кроватью, столом, заваленным книгами, и высоким шкафом для одежды. Приблизившись к последнему, он достал оттуда свой темный плащ с капюшоном, набросил его на руку и спустился вниз. Решил пока не заходить на кухню и не мешать, дав своим воспитанникам вволю пообщаться с гостем.
Вспомнив, что так и не затушил свечи подле алтаря, он вышел на улицу и вновь направился в церковь.
Архитектура любого храма была символична, но и практична одновременно. Акустика, блуждающее эхо, все строилось так, чтобы голос проповедника достиг даже самых дальних рядов в церкви. Может, поэтому Рим и оказался невольным слушателем беседы двух молодых людей, или же, виной стала простая случайность, любопытство и неплотно захлопнутая дверь.
Мне нужно идти.
Хорошо, я тебя провожу. Выйдем через два часа, когда все лягут спать.
Нет. Я и так достаточно пользовался вашей добротой. Я пойду один.
И куда же? огрызнулся Кат. В Архелон так просто не попасть. Повсюду стены, ограждения, охрана.
Как-нибудь справлюсь.
Кат протяжно шмыгнул. Хронический насморк еще не самое страшное, чем рисковали обернуться его ежедневные ночные прогулки.
Я знаю людей, они помогут. Проведут. Есть тайные пути, которые только им известны.
Гость покачал головой.
Просто скажи, где мне их найти.
Нет, так не пойдет. Они не подпустят к себе какого-то незнакомца. Без меня у тебя нет шансов.
Эти люди не для них ли, случайно, предназначались запчасти, которые вы пытались сегодня украсть?
Может, и для них. Я тебя о лишнем не спрашиваю, и рассчитываю на ответную любезность.
Некоторое время они оба молчали.
Хорошо, сделаем по-твоему. Только ждать не будем, отправляемся прямо сейчас.
Раздался громкий протяжный скрип. Ягли и Кат напряглись и инстинктивно развернулись ко входу. Фигура священника едва читалась в полумраке храма, поэтому зависло молчание, пока Патер медленно не подошел, а его лицо не осветили свечи.