Ты сказала Глебу, что вещи он найдет у консьержки? переспросила у мамы, поднимаясь на ноги.
Да. Но если ты против
Я не против! Я только за. И да, мы с Тео переедем пока к тебе. Мне нужно время на то, чтобы прийти в себя.
Через полминуты мы начали собираться. Одежда Ланского взаправду переезжала к консьержке, а мы с Тео к моей маме.
Я быстро оглядела квартиру, выходя из нее и бросая на окружающую обстановку быстрый взгляд, полный тоски. С какой любовью я обставляла наш с Глебом дом, с каким желанием сделать все идеально бросалась выбирать каждую мелочь, что делала жилище уютным. Тем, в которое хочется возвращаться изо дня в день. И вот оказалось, что все это никому не нужно. И что можно списать нечистоплотность Глеба на лишние сантиметры на боках его жены.
Смешно. Я ведь сама перебирала в памяти подруг, которые у меня имелись, и понимала, что они нашли бы сотню виноватых в случившемся. Только не Глеба.
Ты растолстела, вот он и ушел.
Ты стала не так краситься.
Ты не дала ему так, как он того хотел.
Все, что угодно, лишь бы выгородить мужика, как будто на него стоило молиться и бить земные поклоны за то, что он вообще на мне женился.
Но я ведь была не такой. Самодостаточная, привлекательная, красивая даже с тем «багажом», что имелся в виде лишних килограммов. Я была личностью, с которой все вокруг обязаны были считаться. И собиралась показать это прежде всего самой себе.
Готова? спросила мама, нажав кнопку лифта.
На руках ее восседал Тео, который, судя по всему, воспринял все как приключение. Я же положила одну руку на ручку чемодана, второй придерживала дверь, не торопясь закрывать ее, понимая, что это отрежет меня от прошлой жизни навсегда.
Готова! откликнулась, но запереть замок в квартире не успела.
Двери лифта разошлись в стороны, перед нашими взорами возник Глеб Ланской собственной персоной.
Не готова, отрезал он и, взяв меня за руку, потащил домой.
Муж застал меня врасплох.
Я сумела сделать первый самостоятельный вдох и движение только тогда, когда уже оказалась внутри квартиры, которую было так трудно, но вместе с тем так необходимо, покинуть.
Дверь захлопнулась за нами, отрезая от мамы и Тео, оставшихся на площадке. Оставляя вдвоем в слишком тесном пространстве, слишком интимной близости.
И снова знакомые стены. И снова мы внутри них. Привычная картина, расколовшаяся на две части, которые уже невозможно склеить.
И куда собралась? грубо, почти зло, поинтересовался Глеб.
От его тона во мне вспыхнул ответный гнев. Какое право он имел говорить со мной так требовательно, раздраженно, после того, что наделал? Какого черта вообще позволял себе такие интонации, будто я была марионеткой, вдруг вышедшей из-под контроля кукловода?
Пришло горькое осознание: а ведь меня наверняка именно так и воспринимали годами. Что Глеб, что его мать. И всему виной моя мягкость, моя уступчивость и желание сделать всем хорошо Зачастую себе же во вред.
А ты уже все, чаев напился? парировала в ответ. Как торт, вкусный был?
Муж раздраженно выдохнул, выпустил из легких воздух со свистом, полным досады.
Анна Николаевна все не так поняла.
Да что ты? А как еще можно понять такую картину? Ты, смотрю, прекрасно устроился, Глеб: мама тебе уже и проституток сама на дом приводит! А свечку держит? А то мало ли ты не справишься сам, забудешь, куда тыкать?
Я сознавала, что говорю много лишнего, что меня несет на волнах обиды и злости и заносит уже чрезмерно. Но как еще можно было реагировать на все это?
Божена не проститутка! огрызнулся муж.
Стало и смешно, и горько. Я нервно засмеялась, сознавая, что муж выгораживает передо мной постороннюю женщину. Заступается за нее так, как, возможно, никогда не заступался за меня.
Впрочем, для него она, возможно, была вовсе не посторонней?.. А главное одобренной его мамой. Этакий госстандарт, под который я не подходила, как ни пыталась угодить всем годами.
А кто, благотворительница? фыркнула в ответ. Спит с мужиками исключительно от широты души и прочих мест?
Лицо Глеба заметно перекосило. Показалось, что он сейчас наорет на меня, обложит очередными «комплиментами»
Тем удивительнее было наблюдать, как он в итоге проглотил свою ярость и сдержанно ответил:
Она никто. Всего лишь дочь маминой подруги. Мы пересеклись случайно, она уже была там, когда я пришел.