К тому времени он, практически уже сломил хребет великой страны, и команды, которые он посылал Дзержинскому или Лейбе Бронштейну, выполнялись с величайшей точностью. Как тут не поверить в свои дарования военного стратега? А все благодаря правильным настойчивым действиям. «Ничего, что я низенький, коротенький и чуть кривоногий с лицом азиата и чуть щурится глаз, мысленно он прощал себе свои природные недостатки, зато башка варит за миллион рабов, которые меня уже сейчас обожествляют».
Как ни крути, все говорило о его гениальности, мудрости, предвидении.
В ту мучительную ночь, которую он провел в подвале, ожидая выстрела Авроры, и у него были мокрые штаны, все было правильно, все было мудро. Это поступок гения революция, гения всех трудящихся. Все пили водку и поганились с бабами, а он мучительно решал сложные вопросы в подвале, и Троцкий лежал на нем, как на куче говна, дабы в случае чего, ни один осколок не задел его умную голову. И эти мысли изменили ход мировой истории.
Незадолго до захвата власти, Ленину, бывшему немецкому шпиону, и в голову не могло прийти, какие блага ждут его в России. И только чтото внутреннее, чтото дьявольское тянуло его за уши, как медведя к пчелиному улью.
Едва захватив власть, он тут же положил волчий глаз на банковскую систему страны. Соратники стали возражать. Любой еврей из Политбюро мыслил сугубо индивидуально. Зачем переводить банк в подчинении социалистической системы хозяйства, если можно на время оставить в покое и загрузить мешки с золотом для собственных нужд.
Ну, черт с вами, по сто миллионов каждому я разрешаю национализировать и разместить в швейцарских банках. Мне, к примеру, хватит и 80. Но не больше, больше ни цента. Если народная власть падет, и мы снова очутимся в эмиграции, хватит на целых два поколения, усмирял Ленин своих подопечных.
Все это он вспоминал, выпростав ноги и закинув лысую голову на подголовник кожаного кресла при тусклом свете керосиновой лампы. Уже дрема охватила все его члены, просящие элементарного отдыха. Когда закрылся второй глаз, он, будто ему шило воткнули в одно место, вскочил и усилил свет в лампе.
В шелковых кальсонах, не застегнув мотню, бросился к столу. Указ! Надо издать указ о национализации банков, где тонны золота.
Перо тут же очутилось в руках, но со стороны затылка в ночной шелковой рубашке неожиданно прилипла к нему Инесса. Она уж изголодалась, дышала в затылок жарко, обильно, впиваясь в вождя как пиявка.
Ты ко мне не подходишь, а я живая, скучаю, не спала, как и ты, пойдем, отдохнешь на моей груди, а потом отпущу, ладно уж.
Инесса, прости, не могу, нет времени, а дело безотлагательное. Состряпаю Указ, потом приду, иди пока, прохладно тут.
Декрет о национализации банков нанес мощный удар по тем, кому удалось избежать ночных ужасов под названием Варфоломеевские ночи, он затронул и бедное население Петрограда, а затем и Москвы.
Копить на похороны уже стало традицией для любого русского бедняка. За всю жизнь можно накопить значительную сумму, что бедные люди и делали. А национализация все отобрала.
Национализация банков это отдельная тема, она проходила трудно, но дала возможность Ленину и его соратникам положить значительные суммы денег в иностранные банки на случай, если большевикам придется драпать из России. У самого Ленина накопилось около 80 миллионов золотых марок в Швейцарском банке.
Пожилые люди, проживавшие в городах и поселках, все те, кто откладывал, возможно, всю жизнь по копейке на похороны, лишился этих сбережений, оказавшись ограбленным советской властью.
Под грабеж попали все те, кто раньше доверял государству больше, чем кому бы то ни было, сохраняя сои сбережения в банке. Любая старушка могла откладывать по рублю в свою копилку на похороны, а потом нести в банк, где государство гарантировало сохранность, да еще выплачивало проценты. А теперь все, у кого находились денежные средства на банковских счетах, крохотные или огромные, оказались раздеты донага. Как всегда, вождь чтото обещал, он как бы вцепился в пролетария, держал его за горло, намереваясь отрубить ему голову, но при этом говорил: потерпи, попадешь в рай. И в этот раз вождь пообещал, что интересы бедных будут защищены и на их вклады национализация банков не распространится. Но проходили дни, недели, месяцы, годы, а ограбленный не только имущий класс, но и пролетариат, так и остался ни с чем. Отныне ему следовало жить надеждой.