До сих пор Ирица знала только дички. Она угощалась их кислыми плодами, но никогда не думала, что яблоки могут пахнуть медом. Вдруг во дворе раздался топот, хлопанье кнута, мычанье и рев. Это шло домой с пастбища стадо.
Женщина бросила лук и пошла встречать корову. Черная с белым корова узнала свою калитку. Лаская и клича, женщина ввела ее во двор. Корова вошла, качая толстыми боками, с раздутым выменем, и женщина повела ее в хлев доить.
Ирица проводила корову взглядом. Она еще не видела домашней скотины. Теперь лесовице оставалось как можно быстрее, пока хозяйка не вернулась, забежать в человеческий дом и найти нож. Ирица пробралась поближе к крыльцу дома. Ей было очень страшно и одновременно любопытно. Больше всего ее пугала мысль, что в доме есть еще кто-нибудь из людей. Тогда бы она выбежала опрометью в сад и слилась бы с ним, точно растаяла.
С опаской оглянувшись, Ирица взбежала на крыльцо и проскользнула в открытую дверь. В доме не оказалось никого. Только в привешенной к потолку люльке спал ребенок. Ирица с любопытством задержала на нем взгляд: детеныш людей…
Дом был перегорожен большой печью. (Берест рассказал, что именно в них бывают угли, хранящие огонь. «А вы огня-то не боитесь, лесовицы?» – спросил Берест. А она сказала: «Боимся…») По углам висели связки лука, сушеных грибов и яблок, пучки трав, на полках по стенам стояли горшки и миски. На большом столе красовался разрезанный пополам каравай хлеба и то, ради чего Ирица пришла – нож.
Его она и схватила первым делом. Затем огляделась: здесь столько всего, может быть, взять что-нибудь еще, кроме ножа?
Перед печью на веревке была развешана постиранная одежда: женский передник, еще какие-то тряпки, несколько цветных лент, как в волосах хозяйки. Ирица сняла с веревки одну: ничего, у хозяйки ведь есть другие. А Бересту, может быть, понравилось бы, если бы Ирица украсила себя лентой, как женщины у людей.
Потом ее взгляд снова упал на половину каравая… Это еда людей. Берест не может есть только ягоды или жить силой леса, как она, лесное создание. Ирида взяла половину каравая, а вторую оставила хозяйке. Спеша, чтобы женщина не застала ее в доме, лесовица выскользнула за дверь.
Ирица спрятала Береста в густых зарослях у ручья. Когда она вернулась, было темно. Она различила в темноте огонек костра. Ирица испугалась. Когда она уходила, у Береста не было огня. Лесовица подкралась ближе.
Берест лежал у костра навзничь. Он не спал, только закрыл глаза и вслушивался в ночь. «Вот попадется Ирица в деревне из-за меня, – думал он. – Зачем только я отпустил ее за ножом?» Но боль в плече и жар, который все усиливался, напоминали Бересту, что от этого ножа зависит его жизнь. «Я приворожил ее… – думал Берест о лесовице. – А она как белка: в дупле живет, людей боится…»
Ирица нерешительно подошла к костру, стараясь обойти огонь как можно дальше. Она села на мох рядом с Берестом и, держа перед собой украденный в деревне нож, посмотрела на лезвие. Представив, как она будет накалять его на огне и что станет делать им потом, Ирица зажмурилась.
Берест не расслышал, как опустилась рядом с ним бесшумная лесовица. Она положила около себя хлеб и нож, протянула руку и коснулась его лба. Берест вздрогнул, быстро привстал – и ее рука соскользнула.
– Это ты…
– Тебе стало хуже, – Ирица не спросила, просто сказала.
– К ночи всегда хуже, – отговорился Берест и вдруг добавил. – У тебя глаза светятся! Ты знаешь?
У лесовицы и вправду в темноте блестели глаза, как у совы или кошки.
– У нас у всех так, – Ирица видела, как глаза светятся у ее лесных сестер и братьев.
Берест только качнул головой: с непривычки ему было жутковато.
– Я принесла нож и человеческую еду… Тебе плохо.