Вы, знаете, начал он новый этап своих философствований, ведь люди, они кто? Те же звери.
И он пристально опять одним глазом сквозь монокль посмотрел на Иванова, будто бы засомневался, продолжать ли дальше, зверь он или нет. И так и не поняв до конца, кто он есть, всё же продолжил:
Когда у тех выпадают зубы, они же их не вставляют. А мы, люди, те, что тоже звери, делаем в основном, эстетику. А зачем? Зубы-то нам вовсе и не нужны. Понимаете? Спросил врач-протезист и следом резюмировал:
Это просто престижно. Иметь зубы. И всё.
Иванов при этих его словах, даже как-то дёрнулся, представив себя совсем без зубов, он страшно любил покушать, хоть и не страдал лишним весом, но есть только кашу и пить что-нибудь, ему совсем не хотелось, он даже представил себе, глядя на этого седовласого, уже немолодого мужчину, лет пятидесяти, называющего себя врачом, и его тоже без зубов, его манеру говорить, интересно, а как он сам будет произносить тогда свое отчество, так же как его сотрудники Аронович или Абрамович, или ещё как-то совсем уж не понятно?
А этот не пойми кто, Арамович или Абрамович, уже полностью войдя в раж, распинался дальше, рассказывая о том, как изготовил протез своей бабушке, а она отказалась его носить, сказав внуку:
Мясо, Юрик, я и так могу пережевать, дёснами. Неудобно со вставными!
И внук возрадовался, что его родная бабушка поддержала его теорию о том, что людям зубы вовсе не нужны, они же, как звери, забыв, что него у самого-то, между тем, рот был полон зубов, и кажется, отказываться от них он совсем не собирался.
Так, что же, вы предлагаете мне вырвать все свои зубы, раз в них нет необходимости? А зачем тогда вы всё время напоминаете о скидках на импланты?
Спросил возмутившийся всей этой нелепостью и не чувствующий себя зверем Иванов, который уже точно не собирался ничего делать у Арамовича.
Но тот, не обратив внимания на сказанную только что фразу, продолжил нести свою ахинею дальше:
Когда я был техником, неожиданно произнёс он, потому что Иванов тут же подумал про себя: «А сейчас, ты кто?», то изо рта у пациентов очень сильно воняло, это из-за разных проблем, потому я и пришёл к выводу, что зубы лишние во рту у человека.
Со всей значимостью в голосе, на какую был только способен, закончил, наконец, Арамович свои измышления на тему: кто мы, звери или нет.
Ну, а раз люди это те же звери, которым зубы только для престижа нужны, а так на фига, это то, что вынес Иван Иванов из речей этого вроде врача, и то, только потому, что халат белого цвета тот нацепил, а не серо-мышиной расцветки, то он, плюнув на имеющиеся скидки, не глядя больше на плакат, где были изображены импланты, которые надо будет каждые полгода приходить и подкручивать, вышел из престижного кабинета и даже не обернулся на врача из клиники «Престиж», потому что знал теперь, что зубы вовсе человеку не нужны, только импланты, и то, только когда на них скидки, а так это всего лишь престиж зубы во рту у людей, которые, если что, как звери.
«Любопытно, а мозги и извилины в головах у таких, как этот Арамович, это тоже престиж, или можно спокойно и без них обойтись» думал про себя Иванов, быстрыми шагами совсем уже не оборачиваясь назад, удаляясь в темноту вечернего города, где весело подмигивая, горели столичные огоньки, будто бы говорящие, что не всё так плохо в этой жизни, главное, не быть арамовичами и просто поменьше встречать их на своём пути, чтобы помнить, что ты всё же человек, а не зверь, хоть и животного происхождения.
Художник
Ой, а вас никто никогда не рисовал? Охватив взглядом женскую фигурку в надетом вязанном платье, поинтересовался художник.
Они стояли в этот момент перед картиной «Утро стрелецкой казни» в Третьяковской галерее, куда он затащил её на первое свидание, он же художник.
Ещё раз, осмотрев женщину, не стесняясь, обойдя её со всех сторон, будто вокруг уже готовой скульптуры, и он её изваял, потом, прищурив один глаз, будто он ещё и стрелок и собирался сделать сейчас свой контрольный выстрел, художник ахнул и снова воскликнул:
А давайте я вас нарисую! А..?
И уже встал у мольберта с кистью в руках, хотя по-прежнему находился в это время у полотна великого Сурикова.