Тем не менее, она не изменяла выработанному своему статус-кво, во всём быть красивой, не смотря на свой возраст, но при всём этом давно утратила интерес к мужскому полу по причине, что так и не встретила достойного для себя спутника в жизни, всегда с улыбкой замечая, что такой видно, еще не родился, и потому вела довольно спокойный образ жизни, никому не мешая, но и не замечая при этом главного, что продолжала нравиться мужчинам.
И вот, несмотря на её устоявшееся мнение, что мужской пол для неё умер или закончился, однажды случилось совсем неожиданное, в неё влюбился сантехник Миша, обслуживающий их дом от местного ЖКХ.
В тот день, когда случилась эта неожиданность, он пришёл в квартиру к Кате со старшим напарником. И потом вспоминал, как уже у порога чуть не упал от удивления, когда дверь открыла эта неземная женщина, божественной красоты, он в тот день не накатил по обычаю и оценку давал на трезвый взгляд, на ней не было надето привычного замызганного халата, теперь он уже не помнил, во что же она тогда была одета конкретно, настолько ошалел, он таких женщин в своей жизни ещё не встречал, но была причесана и накрашена, не смотря на ранний час. Это было очень странно. Ему, Мише, сантехнику было с чем сравнивать, он каждый раз по нескольку раз в день стучался в разные квартиры и везде было одно и тоже тот самый упомянутый халат и бесхозность во всём внешнем виде каждой хозяйки, что открывала ему двери.
А тут ко всему этому не привычно парадному виду, женщина была еще и удивительно хороша собой, у неё была высокая большая грудь, вожделенный предмет вечных мишиных мечтаний, хорошая фигура, такая, как ему нравилась, чтобы везде было, ну, а тут тут, чтобы было больше всего, и с лица очень мила, без единой морщинки, хотя за темными лучистыми глазами угадывался её реальный возраст.
Тогда поговорив на общие темы, касающиеся тепла в доме, ещё коснувшись каких-то бытовых мелочей, Миша почти и не смотрел на Катю, он и так был ослеплён ею до болевых резей в глазах.
Впрочем, и в следующие его визиты ничего не изменилось, он стоял, немел и потел, в тот момент, когда она только успевала открыть входную дверь, чуть не падал в обморок, излучая вокруг себя пахучий алкогольный аромат, снова видя перед собой что-то неземное и прекрасное.
С трудом протискивался мимо Екатерины Ивановны в ванную комнату, боясь задеть её своими сантехническими руками, которые не способны были открутить краник, а вслед за ним и кран буксу. Он боялся её сломать, как и дотронуться до Екатерины Ивановны, стоящей рядом, почти вплотную к нему, от чего у сантехника Миши почти останавливалось дыхание и полностью прекращалась его жизнедеятельность, он начинал заикаться, что-то мямлить совсем не по-русски, к тому же, он такую кран буксу видел впервые, будучи сантехником уже бог знает сколько лет, но таких, как и таких женщин, как эта, хозяйка квартиры, он в своей жизни не видел. И потому не солоно хлебавши уходил, но каждый раз обещал вернуться и возможно, всё же что-нибудь да починить, а на самом деле имея лишь одно желание ещё раз посмотреть на Екатерину Ивановну, на её грудь то ли 8-го то ли 9-го размера, потому что больше ничего он не видел и был не в состоянии что-то увидеть, как и ту кран буксу, которую увидел впервые в своей жизни.
И потому стоял, тупо смотрел в отвернутый кран, мечтая совсем о другом, о той груди, что, если не вздымалась, то мягко и незаметно поднималась совсем рядом с ним, точно. В какой-то момент он опять ощутил лёгкое головокружение от прилившей крови к голове, и готов был уже упасть в обморок, будто стоял ещё только на пороге её квартиры, а она только открыла ему дверь, отчего у него уже и в зобу перехватило, руками что-то ещё крутил в том кране, а сам мечтательно держал их на той вожделенной груди, затянутой в красивую ткань, и вовсе не халата.
Но где-то глубоко у себя на подсознании он понимал, что может только как дорогостоящий музейный экспонат рассматривать Екатерину Ивановну и так же дальше дозволенной линии, той, натянутой по обычаю верёвки, отделяющей толпу музейных зевак от произведения искусства, не заходить и экспонат руками не трогать. Потому что запрещалось!
От этого понимания Миша грустнел, начинал в душе ещё больше страдать, уже даже не догадываясь, а зная наверняка о своей неразделённой любви, которая так и останется при нём, а эта женщина, не только её грудь, вожделенный предмет даже не искусства, а его чувств, так и будет по-прежнему недоступной для него, простого сантехника, привыкшего к другим дамам, но его сердце навсегда будет отдано этой. Той, что так очаровала его с первого взгляда, с первого вздоха, как и сама Екатерина Ивановна останется верна той мысли, что не родился ещё тот мужчина, с которым ей бы хотелось соединить свою жизнь, сделав её единой судьбой.