Почему ты одна? обеспокоенно спросила малышку женщина. Где твои родители?
Девочка смущённо улыбнулась, что-то ответила и, подхваченная внезапным порывом ветра, растворилась в разноцветной летней дымке.
***
Её голос неожиданно ворвался в Небис, отвлекая мужчину от наблюдения.
Что сказала девочка? взволнованно спросила женщина.
Я не понял.
Жаль, и она грустно отвернулась к окну. Я надеялась, что хотя бы вам удастся её расслышать. У меня никогда не получается. Всякий раз поток ветра разворачивается в противоположную сторону и уносит звуки её голоса.
Вы уже видели всё это? удивился мужчина.
Конечно! Много раз. Хотите досмотреть?
Пожалуй, да.
Смотрите, и она протянула ему шар. Пожалуйста, держите Небис аккуратно. Он не любит, когда его слишком сжимают.
Мужчина чуть помедлил, не решаясь прикоснуться к огненной сфере.
Не бойтесь, сказала она, положив Небис в его ладони. Он вас не сожжёт.
***
Вблизи лестница оказалась слишком высокой, а ступени довольно крутыми. Чтобы от нижней ступени увидеть дверь дома, нужно было запрокинуть голову, посмотрев в глаза небу.
Путь предстоял долгий и трудный.
Мужчина начал подниматься первым.
Следом к лестнице подошла женщина, придерживая за руку сына.
Мальчик упорно хотел подниматься самостоятельно, несмотря на то, что высота ступени доходила ему почти до груди. И стоило женщине вплотную приблизиться к первой ступеньке, как ладошка малыша выскользнула из её ладони, и мальчик побежал наверх. Он быстро догнал отца, который, испугавшись, что сын упадёт, попытался было подхватить его на руки, но малыш увернулся и вприпрыжку помчался выше.
Ребёнок бежал по лестнице легко, как мячик, перепрыгивая одним шажком сразу через несколько ступеней, будто и не бежал вовсе, а летел, и скоро оказался у массивной двери. Достигнув заветной цели, он оглянулся на родителей, которые были ещё в нижней части этой длинной парадной лестницы, и заливисто рассмеялся.
И малыш ещё долго ждал, пока родители поднимались к нему на площадку перед дверью их высокого дома, подпирающего крышей небо.
***
В это мгновение свет в шаре стал уплотняться, и более уже ничего невозможно было разглядеть.
Глава 6. Огонь
Чиркнула спичка.
Съедая беспомощный тлен деревянной щепки, всколыхнулось крошечное пламя. Жёлто-голубое. Солнце в ореоле неба.
Сквозь пламя была видна истина. И лицо истины, изменяясь вместе с движением огня, открывало дорогу.
Куда вела эта дорога заворачивающаяся в спираль, и сквозь завесу дыма уходящая ввысь, ни пламя, ни истина открывать не хотели.
Безконечность за знания безконечности требовала плату. И плата стояла над всем. И была она выше всего тленного. И плата была в конечности. Конечности размерного видимого, переходящего в безразмерное невидимое.
Пламя обожгло пальцы.
От боли они непроизвольно разжались, и огонь слетел вместе с обугливающимся остовом спички на стол.
Тщедушное тело умирающей деревянной щепки скукожилось, подвернуло головку к брюшку, став похожим на вопросительный знак, истлело и отпустило пламя бежать дальше.
Столешница, забросанная ворохом исписанных листов бумаги, воспламенилась в доли секунды. Будто чернила, которыми были густо покрыты листы, оказались подкрашенным спиртом или бензином.
Проспиртованная болью бумага чуть покорёжилась, попыталась было сопротивляться, но, обнаружив всю тщетность усилий, смирилась и покорно отдалась в руки судьбы.
Голодная стихия огня, почувствовав нарастающую мощь власти, восстала над столом.
Она принялась пожирать буквы с неистребимой жадностью, заглатывая жаркой пастью всё новые и новые куски горящих вместе с бумагой словесных конструкций и мыслеформ. Но спаянные в слова буквы не пропадали в ненасытном огненном брюхе, а переплавлялись в новую форму жизни и, лишившись физического тела, освобождаясь, отплывали вверх.
Пространство над столом стало заполняться жаром, дымом и звуками
Вначале послышались одиночные, нерешительные и встревоженные голоса. Потом голоса окрепли; но пока ещё полуслепые, двигаясь на ощупь, они смешивались в хаотичный коктейль перебивающих и перекрикивающих друг друга нот.
Чем жарче огонь заглатывал бумагу, чем гуще становился пропитанный чернилами дым, тем более выпрямлялся и утончался общий голос.