Мужчина положил трубку. Зло сплюнув, посмотрел на горящую дачу.
Диман, глянь, Диман, что это за
Огонь обрисовал фигуру, что появилась прямо из пламени и теперь неспешно брела в сторону застывших гостей. Те инстинктивно попятились.
По машинам! Валим, валим!
Кусок доски, охваченный языками пламени, со свистом пробил грудину первому.
«Это с какой же дурью надо было броси.» мысль напарника, Димы, оборвалась, не успев до конца созреть в раскроенном ещё одним «снарядом» черепе.
А старая дача продолжала гореть
Воздух ворвался в лёгкие, обдавая грудь волной боли. А потом она схлынула. Будто испарилась. Вместе с остатками чёрной «плёнки». Я пришла в себя среди догорающего посёлка: уже рассвело. Огонь доедал ещё и остатки джипов. Рядом валялись тела моих «гостей».
Мяу?
Кошка сидела напротив, преданно заглядывая мне в лицо. Память отказывалась сотрудничать: сообразить, как выбралась из подвала и очутилась на улице, никак не получалось.
Спряталась, твою мать! Только деньги выкопаю и свалю подальше сказав это вслух, я словно придала себе смелости, и, пошатываясь, поднялась на ноги. Хотела было взять на руки кошку, но та снова успела слинять.
Когда выкопала сумку, спрятанную позади деревянного туалета, первым делом я достала телефон и включила камеру в режиме зеркала. С экрана вытаращилась знакомая рожа: нос, губы, уши всё на месте. Я со вздохом облегчения сунула телефон обратно. Пора было валить.
* * *Над пепелищем сгоревшего дома лёгкий ветерок разносил остатки дыма. То, что столько лет держало эти стены, не давая совсем прийти в упадок, наконец покинуло их. Вместе с новой хозяйкой. Оставив только тихое эхо, отголосками мелькающее то тут, то там.
«Ведьмы своих не бросают».
Наши дни.
Меня сегодня никто не ждёт, что ли? тяжёлые ботинки с глухим стуком приземлились на пол у порога. Да так и остались лежать бесформенной кучей.
«Правду говорят, к хорошему быстро привыкаешь, да, Хохлова? Что за тобой теперь обувь сразу убирают, тапочки наперегонки несут, пирожками балуют», я устало пошлёпала в сторону кухни. Оттуда, как раскаты грома, доносился грохот падающих кастрюль, ковшей и другой посуды.
«При случае надо бы спросить, откуда взялось столько добра, если раньше была одна-разъединая сковородка».
С этими мыслями я толкнула плечом дверь в кухню и резко остановилась в проёме.
«Ну вот и узнали, почему они селятся поодиночке!»
Передо мной, ошалело застрявшей на входе, развернулась картина вполне себе апокалипсиса. Алые потёки на стенах, перевёрнутая мебель, выпотрошенные ящики и груды покорёженного металла и осколков на полу. Вершиной этого кухонного кургана мне почему-то показался невесть как приставший к оконному стеклу подгорелый блин.
Здесь случилась не ссора, нет. В моё отсутствие в квартире разразилась даже не битва, а целое побоище. И похоже, не в первый раз.
Кирушка, а ты что же, дома уже? из-под шлема-ковша показалась одна бородатая рожа. В густой рыжей растительности намертво запуталась чайная ложка.
Да, Кирочка, а мы вот поспорили немного, с чем тебе по нраву пирожочки придутся больше: с капустой или сладкие? второй домовой с трудом выкарабкался из опрокинутого мусорного ведра, задумчиво поскрёб заросший редкими пегими волосами затылок и виновато опустил глаза.
Я подняла валявшийся ближе всего стул, перевернула и присела.
Территорию делите, значит домовые опасливо переглянулись. Сферы влияния, так сказать.
Нехороший тон заставил нечисть вытянуться по струнке:
Кирушка, да мы всё уберём мигом. Ты и голову домыть не успеешь, как ужо и настряпаем, и порядок наведём.
Порядок это хорошо, я побарабанила пальцами по коленке, отбивая незатейливую мелодию, и домовые напряглись ещё сильнее. Значит так, ребятки. Не Кирушка, а Кира Андреевна, как договаривались. Повторится вернётесь в свой «отель» в очереди на снос. Я предупреждала: комфорт и одиночество мне гораздо приятнее ваших пирожков.
Встала и, уже повернувшись к выходу, буркнула через плечо:
Терпеть не могу жареную капусту!
Вслед мне тут же донёсся один торжествующий «дзынь».
«Твою же» было последнее, на что хватило уставшего мозга, и я, нервно похихикивая, поплелась в ванную.