Александр Бубенников
Ключ Соляного Амбара
1. Декабрь 1990 г., НИИ, Москва
О феномене Соляного Амбара на его малой родине и ключе амбара и ко многим общественным явлениям и человеческим судьбам он думал давным-давно В предпоследний год «перестройки» завлаб академического института по имени Александр, взял в руки и раскрыл только что вышедший в издательстве «Советский писатель» томик с романом «Соляной амбар» со стола своего аспиранта, и решил вскользь пролистать странички с неизвестным ранее названием знакомого феномена. Зачем читать всю книгу из-за хронической нехватки времени на текущие неотложные дела? Зачем хлебать полную кастрюлю дымящегося перед тобой наваристого украинского борща, если можно пригубить пару-тройку ложек и определиться мысленно, стоит ли давать волю аппетиту, насыщать организм материальной ли, духовной ли пищей во время обеда или пиршества духа?
Наугад открыл страницу ближе к началу книги. Сначала было что-то невероятно близкое из трепетного каждой живой человеческой душе времён далёкого, чудно-памятного, светлейшего детства. «Это сквозь сон детства то, как впервые возникло ощущение света; угол комнаты; кусок света, первый оставшийся в памяти, он поистине пробрался на подоконник, сел заиграл. Мать нечто громадное, тёплое, растящее, охраняющее, беспрекословно любимое. Отец он уходит куда-то в неизвестное и приходит оттуда, принося право на жизнь. Затем первый снег за окном и первая весенняя оттепель. И я уже множество понятий тепло, холодно, свет, мрак. Затем растут пространства двор, около дома, переулок, и расширяются живые предметы, кроме мамы, папы, бабушки начинают определяться соседи-люди и соседи-звери, и звери понятнее людей. Ещё неясно, что такое в точности живые существа И множество уже обретено запахов»
Александру был невероятно близка тема дома детства, с тогда ещё живыми всеми существами, мамой, папой, бабушкой, дядей и он стремительно наугад открыл страницу уже за серединой книги «Соляной амбар», где лирический герой романа, юноша Андрей Криворотов отправился к своему закадычному другу Леопольду Шмуцоксу, рассказывавшему Андрею свои жуткие тайны. Причём во время этого рассказа, что немаловажно для дальнейших умозаключений, Леопольд стоял у печи, а тень Андрея, метавшегося по комнате, бегала от лампы по потолку, изображая черта. И рассказ Леопольда был безумно странен и страшен не только для Андрея вначале 1910-х, но и для Александра в 1990-м:
«Да, я хочу застрелиться, потому что со мной случилась страшная вещь, которую определить не могу и с которой бессилен справиться. Я люблю свою мать. Нет, подожди. Ты любишь Лелю Верейскую, которая об этом даже не знает, но ты ее любишь, как идеал, и ты же пристаёшь к своей горничной Насте. Я никогда не любил никаких Лель, я никогда не приставал к женщинам, потому что мне это омерзительно и совершенно не нужно И вот, как ты любишь Лелю и свою горничную, и как Иван Кошкин любит девок из публичного дома, так и я люблю свою маму, только гораздо сильнее. Я люблю ее больше жизни, больше всего на свете и гораздо больше самого себя. Мне стыдно и позорно. Я молюсь на свою мать, как на бога, самое лучшее, все лучшее она, но не раз, точно случайно, я входил в ванную, когда мылась мама, она меня не стыдилась, я больше не делаю этого, потому что боюсь, что у меня разорвется сердце И я готов убить отца из ревности и от ненависти, и я убил бы его, если бы не знал, что у него от Марфина Брода до Москвы, везде рассованы содержанки, и он оставляет мать в покое»
« Постой, погоди, давай обсудим здраво! кричал Андрей и не находил слов. Ну, ты ну, я и бегал по комнате, гоняя свою тень и тряся головой, точно хотел стряхнуть свои мысли. Ну, ты разлюби Впрочем, ерунда!.. ну, я»
«Мне надо застрелиться, говорил Леопольд, потому что ничего иного я не могу придумать. Я не могу посягнуть на мать, я не могу убить отца А может быть, могу сделать и то, и другое, потому что мечтаю о маме и о том, как я убью отца. Я думал, я ничего не понимаю Всю жизнь самым близким человеком мне была мама, и я сейчас ничего не могу ей сказать, потому что я не смею оскорбить ее И я оскорбляю ее, потому что я целую ее не как мать, а как любовницу»
Какая-то невзрачная мыслишка царапнула мозг Александру: «Нечто подобное ты уже слышал Возможно, читал в далёкой прошлой жизни о героях с другими именами Леопольд?.. Точно, никакого Леопольда там не было, был кто-то другой, бесконечно запутавшийся, заплутавший заблукавший Вряд ли достойный жалости или, тем более, понимания и сочувствия к личности потенциального самоубийцы Или случится реальное самоубийство этого Леопольда?.. Или убийство отца, как в античной Эдиповой трагедии?..»