«Откуда это у нее? подумал Самсонов. Такая славненькая, а улыбается, как звереныш».
Вы звали меня?
Да. У вас еще много работы?
Пять страниц.
Хорошо. Только, пожалуйста, подложите что-нибудь под машинку. Она ужасно гремит.
Из своего кабинета Самсонов ушел около десяти, когда все цифры и выкладки, необходимые для завтрашнего совещания по проекту, были им выверены по нескольку раз. Он отпустил шофера и пошел домой пешком. Он шел и чувствовал, как в затылке у него снова нарастала боль; он ощущал, как боль растекалась по всему телу, проникала в позвоночник, в предплечья, в пальцы и в кончики ногтей.
Около самого дома эта проклятая боль, доставшаяся ему в наследство от контузии, стала немыслимой. Он остановился и, прислонившись к стене, замер. Потом начал осторожно массировать виски. Какой-то паренек, проходивший мимо, спросил:
Вам плохо?
Немножко, ответил Самсонов сквозь зубы.
Тут в гастрономе воду продают.
Спасибо, сказал Самсонов и пошел в гастроном.
Он выпил стакан нарзана, и в голове у него зазвенело тонко-тонко, будто в тайге весной, когда много мошки. Самсонов очень любил это время в тайге. Он полюбил его с сорокового года, когда проектировал дорогу от Магадана к прииску Стремительному.
Когда он вошел в квартиру, Людмила Аркадьевна сидела посредине столовой в вечернем платье. Глаза у нее были красные и злые.
«Черт, ведь сегодня мы должны были идти в театр, сразу же вспомнил Самсонов и похолодел. Сейчас начнется»
Людочка, сказал он тихо, я совсем замотался, прости меня.
Людмила Аркадьевна молчала.
Я готовился к завтрашнему совещанию у
Она перебила его:
У какой-нибудь очередной бабы?
Как тебе не совестно!..
Это ты мне говоришь о совести? Я целыми днями стою у плиты, мне опротивело все это!
Пойди работать.
Негодяй!
Ну вот
Ты исковеркал всю мою жизнь, понимаешь? Я готовила тебе еду, гладила рубашки и воспитывала твоего сына! А ты шатался, где хотел! А мне уже сорок!
Здесь же Ленька
Он взрослый мальчик, он все понимает!
Самсонов махнул рукой и начал снимать галстук. Потом он пошел в спальню.
Как мартовский кот, продолжала говорить Людмила Аркадьевна, напакостил и дал деру!
Это мы так воспитываем сына?
Ты еще издеваешься надо мной!
Миронова и Менакер. Театр миниатюр.
Самсонов захлопнул дверь и лег на тахту. Людмила Аркадьевна распахнула рывком дверь, стала на пороге и сказала:
Если ты сейчас же не прекратишь своих безобразий, я я
Повесишься, устало отозвался Самсонов, знаю, слыхал.
Мальчик, крикнула Людмила Аркадьевна, послушай, как глумятся над твоей матерью!
Ленька медленно вышел из самсоновского кабинета. Самсонов заметил, что лицо у парня белое, с синяками под глазами.
Что с тобой?
Это ты доводишь его до болезни! крикнула Людмила Аркадьевна.
Что с тобой? повторил Самсонов, поморщившись.
Ничего, ответил Ленька, просто я вас ненавижу
И ушел из дому.
Самсонов обернулся к Рослякову и сказал:
В общем-то, ничего особенного позавчера не произошло.
Ссоры дома никакой не было?
А это, пожалуй, наше личное дело.
Если бы не ограбление приходной кассы.
Вы проводите связь между этими событиями?
Я пока, Алексей Алексеевич, ничего не провожу. Я пока спрашиваю
Ну дальше? попросил Лев Иванович.
А дальше я хотел все рассказать отцу.
Почему не рассказал?
Да так
Это не ответ. Тебя спросят об этом в участке.
Где?
В милиции. Ты должен помочь им абсолютной правдой, понимаешь, Леонид? Абсолютной, если хочешь геометрической правдой.
Ну, в общем, им было не до меня.
Кому?
Отцу. Матери.
Какая-нибудь семейная неурядица?
Да.
Пустяк. В семье могут быть трения, но тебя это никоим образом не касается.
Если восемь лет одно и то же касается, Лев Иванович. Я и стихи от тоски писать начал.
Это, Леонид, неправда. Стихи от тоски не пишутся. А если и пишутся, то выходят они наиотвратительнейшими.
«Я помню чудное мгновенье» не с радости написано.
Верно. Оно от грусти. Но тоска нечто совершенно грусти противоположное. Тоской в прошлые годы институтки страдали. Но об этом после. Ты знаешь, куда надо ехать?
Да.