Снова разворот на Манежной, вверх мимо Большого театра и “Детского мира”, направо через Китайский проезд – и мы на набережной. Долго это будет продолжаться, думал я?
Это продолжалось долго. С набережной Бурыгин повернул на Пролетарский проспект, потом из-под моста выскочил в сторону Южного порта. Я начал нервничать, когда он свернул направо, к портовым сооружениям. Куда мы едем? Здесь же нет никаких жилых зданий!
Легковых машин вокруг почти не осталось, только тяжелогруженые ЗИЛы и КамАЗы попадались навстречу. И вдруг я как-то разом понял, что забрызганная грязью красная “нива” с неразличимыми номерами едет передо мной уже довольно давно. Случайность? Или нет?
Я увидел, как бурыгинская “волга” набирает скорость. Валя не отставал. Но самым страшным было то, что и “нива” начала ускоряться. В ее заднем стекле я увидел белобрысый затылок и, кажется, начал догадываться, что происходит.
Вот почему Бурыгин был так спокоен, не проверялся, не пытался обнаружить “хвост”! Его страховал сзади дружок на “ниве”, и у меня не было сомнений, что он уже срисовал Дыскина. Кретин, ведь я же знал, что это профессионалы! Ну почему, почему я решил, что они глупее меня?!
С бешеной скоростью “волга” летела теперь по совершенно пустой дороге, петлявшей среди каких-то мрачных пакгаузов, огороженных серыми бетонными заборами. Ее заносило на виражах, пыль стояла столбом. Дыскин и “нива” летели следом, а мой “Жорж” напрягался из последних сил. И я вдруг увидел, как белобрысый подносит ко рту продолговатый предмет. Боже правый, неужели у них рации?!
Да, похоже. “Волга” вдруг сбросила скорость, Дыскин соответственно тоже, а “нива”, “нива” – нет! Я уже все понял, мне хотелось крикнуть Вальке: по газам, по газам, уходи вперед! Но я ничего не мог сделать, “нива” уже настигла мотоциклиста и обходила его слева. Я выжимал из “Жоржа” все, что он мог, но ясно видел, что не успеваю. Белобрысый начал неуклонно прижимать Дыскина правым боком. Валя попытался уйти, но ему было некуда деться. На скорости около ста километров я увидел, как белобрысый резко крутанул руль. “Нива” ударила “яву” крылом. Валю вынесло на узкий тротуар, ударило о бетонный забор, мотоцикл завертелся на асфальте, и, когда я юзом затормозил перед ним, его колеса еще крутились. Дыскин лежал на земле метрах в пятнадцати, шлем раскололся пополам, как ореховая скорлупа.
Пока я нашел телефон, пока примчался реанимобиль, прошло минут тридцать. Но приехавшей бригаде врачей потребовалось на диагноз совсем немного времени.
– Вы кто будете, родственник? – испытующе посмотрел на меня пожилой реаниматор с добрым усталым лицом.
– Друг, – выдавил я. – Он выживет?
– Нет. Он мертвая думаю, он умер мгновенно, в момент удара. Очень сожалею, но сделать ничего нельзя.
Я медленно ехал в обратном направлении и думал о том, что вот, другого человека убили вместо меня. Наверняка они думали, что это я опять преследую Бурыгина, из-за шлема они не смогли различить, кто сидит в седле мотоцикла. Они убили Валю, и я опять бессилен что-либо сделать.
С тяжелым чувством я подъехал к отделению. Мне предстояло подняться на самый верх Голгофы: рассказать о смерти Дыскина, а потом ответить на тысячу неизбежных вопросов.
– Северин, – сказал, увидев меня, дежурный капитан Калистратов, – тебя начальник уже целый час ищет, быстро дуй к нему.
Он как-то странно посмотрел на меня или мне показалось?
Когда я вошел в кабинет к начальнику, там находился весь триумвират: сам майор Голубко, зам. по розыску Мнишин и замполит Крячков. Все трое повернулись в мою сторону, и Голубко прогудел:
– Вот он, красавец! Иди, иди сюда!
Сесть мне не предложили.