Тот самый, которого не хватало для комплекта на кухне у Шкута.
Шкут свел дочь Лехи-маленького с Байдаковым, предложив ему за фиктивный брак с последующим разменом тридцать тысяч.
Но примерно в это же время Черкизов пообещал Лехе, что его дочь получит квартиру бесплатно, причем двухкомнатную.
У Байдакова двухкомнатная квартира. Шкут – человек Черкизова.
Или я чего-то не понимаю, или по всему выходит, что Викентий Федорович Черкизов сам организовал собственную смерть.
13
– Кто бы мог подумать, – Дыскин плюхнулся на свой стул, нашарил в кармане мятую пачку сигарет, закурил, пустив струю дыма в потолок, и оглядел меня с заметным уважением. – Ну, поздравляю...
– С чем? – спросил я.
– Он еще кокетничает! – вскричал Дыскин. – С наводчиком, с чем же еще! Быстренько проведи со мной семинар, как это у тебя получилось.
Я молчал. Остаток ночи после ухода Черкизова я больше не ложился, проведя его наедине с кофе и своими мыслями. Кофе было чашек пять или шесть, чего не скажешь о мыслях. Мыслей, как я ни пытался их умножить, было всего две: очень мало шансов на то, что с помощью моих умствований, основанных на приватных сведениях от весьма сомнительного близнеца покойника, удастся убедить упертого на своем Валиулина, и совсем никаких шансов сдвинуть с места железобетонную Степаниду.
– Не скромничай, не скромничай, – нетерпеливо подбадривал меня Дыскин. – Колись, как на духу.
И я вдруг вспомнил. Как это он сказал тогда? Тот, кто наводит, если у него есть хоть капля мозгов, дома ворованного держать не станет. Мне немного было известно про человека по фамилии Шкут, но считать его полным болваном оснований нет никаких. Все эти дурацкие дубленки, брошки, видеомагнитофоны в количестве... И наконец, список. Список уж ни в какие ворота не лезет! Список – это, знаете ли, из дурного водевиля.
– Шкут не наводчик, – сказал я.
– Что?! – Дыскин выпрямился на стуле и вылупил на меня глаза.
– Не ори. – Я оглянулся на дверь, и он тоже автоматически посмотрел туда же. – Нам его подставляют.
– Кто? – спросил он на три тона ниже, и я увидел, как загорелись его маленькие глазки.
Мне стало окончательно ясно, что если я где и найду понимание, так это здесь. Я рассказал ему все. Все, кроме вкладышей к сберегательным книжкам. Вкладыши были моей наполеоновской гвардией.
Дыскин слушал молча, не перебивая. И я в конце даже засомневался, уловил ли он ход моих рассуждений. Когда я умолк, он пожевал губами и произнес непонятно, глядя куда-то сквозь меня:
– Тише, мыши, кот на крыше...
Я решил не реагировать, а еще немного подождать, не скажет ли он чего-нибудь более определенного. И он сказал:
– Если мы не можем пока найти убийцу Черкизова, давай поищем убийцу кота.
– Какого кота? – не понял я.
– Рыжего такого котика. Который жил у Байдакова.
– А при чем здесь кот?
Дыскин покачал головой, глядя на меня с сожалением.
– Байдаков был в завязке целый месяц и развязывать не собирался, так? А если ты прав и его планомерно подставляли под мокрое, то надо было заставить его развязать. И не просто развязать – а надраться как зюзя, до беспамятства. Тот, кто все это придумал, должен был хорошо знать Байдакова. Он рассчитал, что, если удавить любимого Витькиного кота, тот наверняка слетит с катушек. И еще он должен был знать, что, когда Витька пьет по-черному, он на утро ни черта не помнит. Так что первым грохнули котика – с него и надо начать.
Ай да Валечка, ай да сукин сын! Все он уловил и даже, кажется, больше того!
Дыскин решительно поднялся и ткнул пальцем в телефонный аппарат:
– Звони своему другу Панькину, проси у него пару лопаток, – почесал в затылке и прибавил: – Много чего у меня в жизни бывало, но эксгумация кота – первый раз.
Рыжий был завернут в наволочку.