Эники обижаются, когда их уравнивают с нейросетевыми ботами, хотя они и есть боты, усиленные талемской способностью к рефлексиям. Есть ли у них сознание? Ким этого не знал наверняка.
Ты постоянно растёшь, примирительно сказал он. В тебе больше жизни, чем в иных людях.
Она усмехнулась:
А мне кажется, что я ужасно повторяюсь. И как можно быть актрисой, не переживая ничего самой? Я изображаю любовь и чувствую любовь, а потом она щёлкнула пальцами, и взгляд её стал хитрым. Оп! Нет любви! Кончилась!
Ты ведь чувствуешь что-то прямо сейчас? Ну, ты же сейчас искренна? Или ты всегда играешь?
Одри опять обхватила плечи руками, словно замёрзла.
Я не знаю, ответила она. Я, наверное, чувствую. Но я не смогу этого доказать. Вы всё равно считаете нас чем-то вроде говорящих карикатур. Люди скорее поверят боту, который играет точно по сценарию, чем актрисе, претендующей на подлинные чувства, которых, по-вашему, у неё нет. Я для вас актриса из пробирки! Меня даже не существует.
Ты чувствуешь отчаяние, значит, существуешь.
Или это просто программа. Программа, которая подражает вам.
Людские эмоции такая же программа. Когда нас задевают, мы впадаем в ярость, когда нас хвалят, мы радуемся. Но от этого наши чувства не становятся менее настоящими, так?
Не знаю, Одри дёрнула плечами.
Где-то глубоко внутри мы с тобой одинаковые, просто у луковицы под названием «человек» слишком много слоёв. Но когда мы дойдём до сердцевины, то никакой разницы между человеком и эником не будет. Я за всех эников поручиться не могу, но ты точно особенная.
Одри рассмеялась:
Какая чудесная романтическая чушь! Это так мило!
Они сидели молча, оттаивая в прогретом дрожащем воздухе.
А твоих чувств не оскорбит, если я немного поем? спросил Ким. Запах дыма будит в нас, людях, зверский аппетит.
Как вы всё-таки зависимы от своего тела, фыркнула Одри. Позови, как соскучишься.
Я же тебя не выгоняю
Ладно. Всем нужно личное пространство.
Одри пропала, и вместе с ней пропал её бокал. Ким снял очки и растёр лицо руками. В комнате было пусто. С Одри ушёл и смысл их разговора. Эники похожи на приведений: они появляются и исчезают, когда вздумается.
* * *В отличие от уволенной Стеллы, новый психолог Ирина Ивановна была не столь подвижна и обычно ожидала Кима за столом своего кабинета, а когда он заходил, не вставала с места и лишь говорила что-нибудь одобрительное:
А, вы опять вовремя! Приятно иметь дело с пунктуальным человеком.
Её звонкий голос был моложе узкого подбородка с парой морщин, расходившихся вниз от кончиков губ. Ким предполагал, что Ирине Ивановне лет шестьдесят.
Сеанс начинался с комплекса упражнений, занимавшим обычно около часа. Например, Ким должен был сидеть на жёстком деревянном кубе лицом к белой стене с нанесённой на ней точкой и через определённые интервалы полностью останавливать внутренний диалог: в этот момент точка разгоралась бордовым цветом.
Либо он садился за виртуальный стол с хитрым лабиринтом, двигая по нему шарик и слушая подсказки шести виртуальных советчиков, лишь один из которых стремился ему помочь. Задачей Кима было не только пройти лабиринт с наименьшим количеством ошибок, но и как можно скорее вычислить союзника.
Были ещё тесты на убеждение, на распознавание внутренней лжи и сопротивление коллективному разуму. Кима обучали основам гипноза, хотя при когеренции его почти не применяли из-за риска дестабилизировать состояния флюента. Во время транса одни подопытные становились сверхподатливыми, что мешало их нормальному функционированию, у других возникало сильное сопротивление, доходящее до паники и декогеренции.
Изредка ему устраивали проверку, которая называлась «Оправданность жертвы». Он должен был пойти уровень шутера, в котором выполнению задания мешал кто-то из гражданских: инвалиды, собаки, отчаявшиеся матери, дети. Иногда они оказывались пособниками врага, иногда случайными свидетелями. От Кима требовалось достичь целей за минимальное время, пожертвовав лишь теми персонажами, без устранения которых задача становилась невыполнимой. Его действия оценивала судебная нейросеть, которая использовалась для квалификации реальных военных преступлений.
Киму больше нравились медитации, способность к которым развилась у него достаточно быстро. Стелла обучила его нескольким техникам, и со временем Ким достиг большого мастерства. Во время медитации осознавания он чувствовал собственный организм настолько явно, что воспринимал ток крови по артериям и венам как лёгкую щекотку. Во время медитации расширения он словно охватывал мыслью весь мир, и мир переставал быть внутренне противоречивым, потому что противоречия это лишь обрубленные хвосты причинности и следствие нашей собственной ограниченности. Самой любимой его практикой была медитация исчезновения, когда он полностью останавливал всяческое мышление, оставаясь при этом в полном сознании, и погружался в странную эйфорию, которую не мог ни описать, ни запомнить. После этих состояний он чувствовал себя полностью отдохнувшим и как бы родившимся заново и в первые месяцы на «Талеме» надеялся даже, что медитации позволят ему обрести внутреннюю свободу ещё до середины срока. Но каждая когеренция взбивала его сознание в пену и рождала всевозможные страхи, поэтому Ким перестал считать медитации путём к себе и относился к ним как к тренировкам в спортзале.