Адъютант держит в каждой руке по круглому металлическому контейнеру. В одном по-английски, в другом по-итальянски ваше величество.
Император вперяет в него взгляд: он одет, как ференджи, костюм в тонкую полоску по индивидуальному пошиву. Его тонкие усики выровнены аккуратнейшим образом. Его глаза смотрят пронзительным взглядом человека, который не боится. Император вдруг понимает, что не помнит его имени, но он знает отца этого молодого человека и отца его отца тоже помнит. Он знает, из какой деревни происходит жена адъютанта, знает про тайную любовницу, которую тот содержит в Дэбрэ-Зэйте. И он знает, что во время просмотра молодой человек будет покорным, но при этом будет гореть желанием выйти за дверь и посплетничать.
Какую первой, ваше величество? снова спрашивает адъютант. Одна катушка из «Люче». Он называет итальянскую пропагандистскую новостную службу. Я могу перевести для вас любую.
Он слышит отзвук голоса своего старого наставника, отца Самюэля, цитирующего псалмы: десница Твоя найдет всех ненавидящих Тебя[14]. Ту, которая справа, говорит император. И выключи звук.
В катушках новости последних месяцев. Ни о чем новом они не расскажут: итальянские солдаты плывут к Эритрее. Муссолини заявил о своем праве колонизировать Эфиопию. Солдаты императора всего лишь фермеры со старыми винтовками. Итальянцы вооружены гораздо лучше. У Италии есть самолеты. У Италии есть согласие Лиги Наций в форме пассивного молчания. Императору все это известно. Но доставка сообщений замедлилась, тогда как события ускорились, и эти последние катушки все, что есть у него, чтобы представить себе события ближайших дней и недель.
Хайле Селассие слышит осторожное покашливание из коридора. По другую сторону запертой двери его советники начинают проявлять нетерпение, они ждут, когда он их позовет.
Начинай, говорит он адъютанту.
Адъютант вставляет катушку в проектор. Хайле Селассие слышит потрескивание прокручивающейся пленки и шипение электрического тока, змеей ползущего по проектору. Вскоре комната погружается в серый туман, и он медленно моргает, когда черный экран начинает хрипеть за белыми пятнышками, потом на нем появляются цифры.
Он подается вперед, сжимает руки в кулаки и смотрит. Не упускает ни одной детали. Он видит извергающиеся струи водопада Тсиссат и холмы Гондэра. Он видит карту и ожившую белую линию, повторяющую очертания Нила, ползущую мимо суданских женщин, вброд пересекающих великую реку; мимо египетских рабочих, сооружающих плотину; линия выходит из Эфиопии и исчезает совсем. Потом он видит высокие линии Нью-Йорка и группу американцев за столом, над которым из стены торчат два больших бивня. Он останавливает взгляд на бивнях.
Репортаж сообщает о его коронации, и он видит себя. Хайле Селассие помнит это мгновение. Он был горд. Был готов к тому, что его ждало. Хайле Селассие видит себя молодым, вот он салютует герцогу Глостерскому, выходящему из вагона. За герцогом идут высокопоставленные почетные иностранные гости, приехавшие на церемонию превращения раса Тэфэри Мэконнына[15] в императора Хайле Селассие.
Потом ведущий перескакивает через несколько лет, и он снова в 1935 году, видит Бенито Муссолини: узкоглазого, с выступающей челюстью. А вот и его солдаты многочисленные, как муравьи. Они садятся на громадный корабль. А вот Бенито на белом коне перед статуей Юлия Цезаря.
Встык идут кадры с возмужавшим и помрачневшим Хайле Селассие в его кабинете; он сидит, сложив руки, когда он кивает и смотрит мимо камеры, в его глазах таится тихий страх. Кто тогда говорил с ним? Какой вопрос заставил его отвернуться вот так?
Мы здесь. Мы здесь, шепчет он, потом придумывает формулу получше: я здесь.
Еще раз, говорит он. Переставь проектор поближе к стене.
Он хочет, чтобы изображения проецировались на три стены. Он хочет, чтобы они двигались справа и слева от него, стереоскопически. Он хочет стать частью этого раскалывающегося мира. Он хочет устремлять взгляд в центр, пока периферия не заскочит по его велению в середину. Он хочет научиться противостоять хаосу и сохранять спокойствие, пока мир не вернет себя в прежнее состояние.
Адъютант ставит катушку еще раз.
Император закрывает глаза и слушает потрескивание целлулоида по металлу. Он понимает, каковы составные части этой надвигающейся войны. Он может разобрать ее и проанализировать каждый гнилой сегмент имперской мечты Муссолини. Он видит отдельные части, но не может осознать целого. Он не понимает, что еще может сделать.