и в женской массе местного населения
выглядели как-то весьма малосерьёзно
этакие слоняющиеся по будуарам альфонсы.
Стипендии не хватало, все искали работу,
кто-то выгружал вагоны, кто-то таксовал
Степанова по случаю взяли вахтёром общежития,
и то нелегально, числился Мишка, один за всех
его потом в 90-е расстреляли на Сахалине бандюки,
не поделившие с Мишкой рыбацкий сейнер
но запись в трудовой у Степанова всё-таки осталась.
Работа была суматошная и довольно опасная,
драки случались чуть ли не каждый день,
желающих прорваться через «вертушку»
и попробовать пряного девичьего тела
во все времена здесь было хоть отбавляй.
Дежурили с вечера до утра, потом учились
подменяла суровая бабушка Иди-ка-ты-на***,
которую боялись даже хоккеисты местного СКА,
ходили слухи, что её выгнали из ВОХР за то,
что она шмаляла без всяких раздумий на голос
и положила таким макаром десятка два человек.
Вечером бабушка укладывала вязанье в сумочку,
говорила: «Ну, дожить вам до утра, щеглы!»
исчезала в сумерках и вся местная братия,
накаченная до бровей спермой и винищем,
устремлялась к дверям седьмого общежития.
Через неделю Степанова знало в лицо полстудгородка,
популярней «вахтёров нархоза» тут были если только
Валерий Леонтьев или эстонский певец Яак Йоала
вахтёр мог пустить вас в желанное «чрево Парижа»,
а мог и оставить по ту сторону тяжёлой двери.
По вечерам на вахте собирались с гитарой
все лица мужского пола от массового набега
можно было отбиться только крепкой командой,
поэтому в случае предстоящего «прорыва»,
о котором исправно доносила вахтёрам разведка,
на «ринг» спешили проживающие борцы и боксёры.
Витя-сантехник был робким забитым работягой,
как-то на Новый Год он вышел погулять на улицу,
и в пяти метрах от крыльца нарвался на пьяных,
которые в праздничном припадке бурного веселья
воткнули Витю, как ёлочку, в огромный сугроб
и замёрз бы сантехник в этом капкане совсем,
но тут весёлые дамы вывели под руки на крыльцо
чеченца Ширвани, и тот острым зрением горца
разглядел в темноте специфическую Витину шапочку,
была у него такая смешная, полосатая, с кисточкой,
так вот эта кисточка и спасла Витькину жизнь,
а вот кое-какие пальцы на ногах пришлось удалить.
К тому времени, когда террорист-сантехник
решился произвести своё жуткое святотатство,
Степанов прожил в общежитии уже целых три года,
имел непонятный важный титул «предстудбытсовета»,
частенько ручкался с самим ректором института,
прекрасно знал, кто и чем дышит в общежитии,
не брезговал помогать и «падшим женщинам»
сколько их пронеслось туда-сюда с деловым видом
через его вертушку тоже мне, секрет Полишинеля!
Клиентов привозили им знакомые ребята-таксисты,
бибикая условным образом под окнами и вуаля!
Сколько раз приходилось отбивать дам от хамла,
выслушивать по ночам истеричные пьяные исповеди,
укладывать спать на узкий вахтёрский диванчик
проститутки ведь тоже люди, точно такие же, как мы.
Мораль совершенно не занимала Степанова тогда
чертовски хотелось жить, учёба тянулась бесконечно,
но если надо было списывали без зазрения совести,
торговали джинсами, продавали водку по ночам,
хотя если честно больше, наверное, сами покупали.
С виду такие циничные, наглые, пошлые и развязные,
в душе все были добрыми, отзывчивыми и ранимыми.
Он совершенно не мог припомнить злых и гадких людей.
А драмы? Боже мой, какие удивительные трагедии
чуть ли не ежедневно разыгрывались на его глазах,
сколько сердец было разбито на ступенях крыльца,
сколько слёз и горьких проклятий слышали вахтёры!
Суждено было и ему самому в один прекрасный день
стать отвергнутым возлюбленным молодой красотки.
Господи, как он проклинал себя, впуская сам однажды
на рассвете в общежитие эту нагулявшуюся дрянь,
прятавшую от него счастливые довольные глаза,
как он плакал потом всё, жить больше незачем,
как мстительно радовался её зарёванному лицу потом,
когда его бывшую «поматросили и бросили».
Ах, эта извечная женская склонность к вероломству