– Как дела, Оскар? А, Оделл, и ты здесь!
Сходство между братьями было удивительным, даже одежда висела на них одинаково. Они оба говорили тихо-тихо. Я присутствовал при их беседах и никогда не мог разобрать ни единого слова.
– Оделл, – сказал я, – мне нужно с тобой поговорить.
Я указал на Оскара, и тот изобразил нечто вроде поклона в мою сторону, желая этим сказать, что мы с ним наговорились на год вперед.
Мы с Оделлом обогнули церковь и спустились по узкой цементированной дорожке.
– Послушай, у меня есть дело к белому человеку, который здесь работает.
– К Хаиму Венцлеру?
– Как ты догадался?
– Он здесь единственный белый, Изи. Я не говорю о сегодняшнем дне, потому что он еврей, а они молятся по субботам, как я слышал.
– Я хотел бы с ним познакомиться.
– Что ты имеешь в виду, Изи?
– Я должен кое-что узнать о нем. Налоговый агент схватил меня за одно место, и если я этого не сделаю, он меня упечет в тюрьму.
– Так чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтобы меня представили ему, вот и все. Я мог бы для начала поработать в церкви.
Он ответил не сразу. Я понял, ему пришлись не по вкусу мои поползновения пронюхать что-то о его церкви. Но Оделл был надежным другом и доказал это на деле.
Поразмыслив, он кивнул:
– Хорошо. – И, помолчав немного, добавил: – Я слышал о Поинсеттии Джексон.
Мы стояли возле зеленой двери. Пальцы Оделла сжимали ручку, но он не спешил открыть дверь, ожидая моего ответа.
Я покачал головой:
– Копы хотят продолжать расследование, но я не думаю, что ее убили. Ну кому, скажи, нужно убивать больную женщину?
– Не знаю, Изи. Я знаю только, что ты озабочен своими неприятностями, а то, что человек, живущий в твоем доме, вдруг погибает, тебя словно не касается.
– Я тут совершенно ни при чем. Это какое-то дикое совпадение. – Я был искренен, поэтому и Оделл поверил мне.
Он повел меня по лестнице вниз, в подвал церкви, где дьяконы готовились к службе. Мы увидели пятерых людей в одинаковых черных костюмах и белых перчатках. У каждого над нагрудным карманом с левой стороны был вышит зеленый флажок с ярко-желтыми буквами: "Первый африканский". В руках они держали подносы из темного каштана с зеленой фетровой серединкой.
У самого высокого дьякона была оливково-коричневая кожа и тонкие, в ниточку, усики. Коротко остриженные волосы приглажены и зачесаны на косой пробор. От него исходил аромат помады. Красивая внешность этого человека вызывала какое-то неприятное чувство. Я знал, многие женщины из паствы домогались его внимания. Но как только это им удавалось, Джекки Орр оставлял их в безутешном горе. Он был главным дьяконом церкви, и женщины для него служили только средством добиться успеха.
– Как вы поживаете, брат Джонс? – улыбнулся Джекки.
Он подошел к нам и обхватил правую руку Оделла двумя руками в белых перчатках.
– Брат Роулинз, – поприветствовал он меня.
– Доброе утро, – сдержанно ответил я.
Он мне не нравился, и я терпеть не мог, когда неприятный человек величает меня "братом".
– Изи говорит, – сказал Оделл, – что он не прочь поработать на благо церкви, Джекки. Я подумал о мистере Венцлере. Помню, вы говорили, будто Хаиму нужен шофер.
Лично я слышал об этом впервые.
Но Джекки обрадовался:
– Да, да, верно. Так вы хотите нам помогать, брат Роулинз?
– Совершенно верно. Я слышал, вы делаете доброе дело, заботясь о больных и престарелых.
– Вы все правильно поняли! Его преподобие Таун предпочитает благотворительность не на словах. Он знает, что такое работа, угодная Богу. Аминь.
Двое дьяконов тоже произнесли "аминь". Они были совсем юные. Видимо, им угрожала опасность оказаться в какой-нибудь банде, но церковь на этот раз победила.