Натягивает штаны, натягивает свитер.
Одну бросишь? безучастно спросила Галина.
Мне завтра в рейс, понимаешь?! Я уехать должен! От тебя, от покойницы, от этой проклятой квартиры подальше, Дима уже сапоги застёгивает. Может на неделю, может на две, как получится. Мне выспаться надо, понимаешь? Я в гараже хоть немного отосплюсь.
Шапку нахлобучил, перед выходом перекрестился, открыл дверь. На лестничной площадке никого нет. Ярко свет горит и никого. Выдохнул. И понёсся, побежал. Галина закрыла за ним дверь. Прошла на кухню. Свет больше не мигал. Долго сидела, глядела в окно: спина уходящего мужа, тусклые фонари на улице, ряд сумрачных двухэтажек, таких же, как и их дом. Потом она механически встала и как была в ночной рубашке вышла на лестничную площадку.
Лида Саврасова долго дверь не открывала, видать, тоже приглядывала через глазок: кто там. Наконец, отворила.
Ты чего это в одной рубашке-то? Или опять что случилось, настороженно спросила она.
Муж ушёл. Легко теперь мужики сдаются. А мне вот некуда, едва слышно просипела Галя. Пустишь?
Так, проходи, Лида раскрыла дверь шире. Тапки-то надень у меня, а то босая по холодному полу.
Перед тем, как ложиться, немного почаёвничали на кухне.
И что теперь? тихо, одним дыханием спросила Галя. Глаза при этом опущены: никуда не глядели, ничего не видели.
А ты в церковь сходи, покайся. Мало ли, что дурное против Клавдии мыслила, повздорила когда. Кто знает, за что она на тебя зло держит. Припомни всё, выложи, как есть, оно и отпустит.
Не могу в церковь.
А что так? Что не пускает?
Это самой себе признаться надо, саму себя приговорить. Коготочки острые по сердцу скряб-скряб. А сердце беззащитное жить хочет.
Ой, намудрила ты в жизни своей, напутала. Ну, ладно я чай допиваю, да спать. Ты, как хочешь.
Всю ночь Галя просидела на кухне, на стуле раскачиваясь.
На следующий день по адресу, который подруги по работе дали, к бабке-экстрасенсу. Бабка оказалась дамой лет пятидесяти, крепкая, в теле, завивка у ней дорогая и глаза навыкате, такие на «Эмальпосуде» обычно в бухгалтерии работали. Галина говорить уже почти не могла голос совсем сел. Всю суть дела на бумажке убористым почерком написала; как зашла, протянула. Тётка читала бумажку долго, щурилась из-под очков, всё время при этом почему-то слюнявила пальцы. Потом подняла глаза на Галину, посмотрела внимательно, взгляд оценивающий, и подняла перед её лицом три заслюнявленных пальца. За глухонемую, видно, приняла. Галина, как могла, выдохнула:
Ладно.
При себе три тысячи-то? уточнила экстрасенс.
Галина отрицательно помотала головой.
Ну, хорошо, вечером тогда. Часам к восьми приду.
И напоследок, когда Галина собралась уже уходить:
Свечи ещё приготовь, потребуются. Фотографию покойной надо. Соль, так и быть, с собой возьму.
Весь день Галина домой не шла. Просидела на лавочке напротив садика, откуда ещё неделю назад своего Артёмку забирала. Просто сидела и смотрела, как играли дети. Пару раз подходили какие-то старухи, сверялись, кто такая, кого ждёт; один раз бомж подкатил «прикурить не найдётся?». Вместо ответа рукой отмахивалась. Ушла лишь, когда последних ребят из садика забрали. Шум смолк, и сидеть вроде бы не зачем.
Дома включила везде свет. Взяла фотоальбомы, стала перебирать фотографии. Вот они с Софьей и Дима рядом только что познакомились. Это со свадьбы. Это Артёмка только что на свет появился, ножками барахтает. Здесь он постарше со своей группой в детсаду. Здесь Артёмка и баба Клава вместе. Улыбаются. Странно, раньше вроде бы не улыбались. Подумать над этим и испугаться не успела в дверь позвонили. «Бухгалтер-экстрасенс» завалилась, одышливая, тучная, неповоротливая. После того, как расчехлилась (именно что не разделась, а расчехлилась), деловито, как будто разговор шёл о сдаче в магазине, спросила:
Фотографии покойной есть?
Галина протянула ту самую, с Артёмкой. Экстрасенс долго смотрела на фотографию, поворачивала её к свету, думалось, что сейчас она скажет что-то важное, про смерть ребёнка, вместо этого:
Три тысячи-то неси. Я обычно до сеанса деньги беру.
Галина пошла за деньгами в большую комнату. Крик из коридора:
И свечи захвати. И спички
Принесла свечи, спички, деньги. Тысячерублёвые бумажки экстрасенс аккуратно сложила в сумочку, потом из неё же соль достала и подошла к трюмо. Стала рассыпать перед зеркалом соль, как и положено, разорванным кругом. Прямо напротив стекла, где соляная дорожка пресекалась, она расположила фотографию. Галина неразборчиво стала хрипеть и махать руками. Гостья отстранилась, не понимая. Галина взяла фотографию и заменила её на ту, где Клавдия Юрьевна одна. В деловом костюме, в библиотеке, тоже улыбается, не разжимая губ. Экстрасенс согласно кивнула головой и скомандовала: