сквозь звуки маршей различал,
не каждый чуял пульс эпохи
и Асисяя ощущал.
Но вы искали человека
в стране уродов и людей
в проулках, заметённых снегом,
среди разбитых фонарей,
где до зари, терзая души, поёт гитарная
струна тремя аккордами, а в уши да так,
что не спасут беруши! о том, что SOS звучит
всё глуше, орёт магнитофон «Весна».
МАЯТНИК ФУКО
Когда у края Ойкумены
сжимало сердце от тоски,
спасали: водка под пельмени,
Высоцкий, Кукин и стихи.
Из всех искусств для вас важнейшим
являлась баня, а в кино:
пьянил до дрожи запах женщин,
тревожил принцип домино.
Полярный волк дубел от стужи,
но вы спешили на сеанс.
Что? Ася Клячина без мужа?
Так о влюблённых есть романс!
А кто в колдунью не влюбился,
тот ищет женщину в песках
Квартал китайский проклял Гиттес,
бульвар Французскийбыл в цветах.
По склону не ползла улитка,
попавший в клетку певчий дрозд
не пел без права на ошибку.
А был ли мальчик? зрел вопрос.
Проспал утиную охоту
ездок беспечный, не живёт
Алиса больше с идиотом
Но не безмолвствовал народ!
Что вам снега Килиманджаро?
Не раз через Полярный круг
шагал с бутылкою Стожаров
и нёс закуску Омельчук.
Консервы «Ряпушка в томате»,
хлеб, бочковые огурцы
Займёшь «пятёрку» до зарплаты
и наплевать на Лао-цзы!
Не докучал вам Папараццо
не самый смертный в жизни грех
простое бытовое пьянство
в кругу испытанных коллег.
За дело с толком брался Волков,
и бились пробки в потолок,
а книги классиков на полках
вдруг обретали новый толк.
Духовной жаждою томимым,
не так уж важно, где нальют
«Нам, татарчатам, всё едино»,
с усмешкой говорил Махмут.
Змеилась стружкой строганина.
Тая в глазах булгарский след,
Шамси потомок
Шамсутдинов пил водку,
как простой поэт.
Дымилась на столе картошка,
в аортах разгорался спирт.
В заиндевелое оконце,
напоминавшее триптих,
закатное алело солнце.
«Папаша» Гольд шаманил стих,
алтарь Иеронима Босха,
возможно, вспомнив в этот миг.
Редактор на таланты чуткий
Зашихин открывал Урал.
«И всё же, люди, вы рассудком
малы», Юхневич горевал.
Пирушки длились до рассвета,
вскипая от запретных тем
На стенке в рамочке портретной
о чём-то думал «папа Хэм».
В торосы громоздились льдины.
Но дух не признаёт преград,
и мимо Мекки пилигримы
брели, глазами на закат.
Их иллюзорная дорога
звала в неидеальный мир
В себя не веря, верить в бога
бесплодно, направляясь в Рим.
Под лозунг «Всё для человека!» жилось смешно,
но нелегко. Куда-то шла Эдита Пьеха
Печати не снимал Эль Греко. Не там ты был,
Умберто Эко, качая маятник Фуко.
ОКНО ВО ДВОР
Из тени в светперелетая,
на мёртвый наплевав сезон,
вы, рубежей не замечая,
пересекали Рубикон.
Не зная брода, лезли в воду,
тонули, выбившись из сил
И выходили из народа.
Он оставался там, где был:
там в Чевенгуре пас баранов
затерянный в пустыне джан,
и в Ювенильном котловане
река бурлила Потудань,
косноязычные калеки
покорно плыли по судьбе
К чему бесплодно спорить с веком,
который явно не в себе?
Быть сокровенным человечком
естественно в таких краях,
где бодро бегают на месте
в чужих глубоких колеях.
Привыкшим от рожденья ползать,
стезя иная не дана