Как написал о Колыме в книге «Рабы свободы: Документальные повести» журналист и прозаик, председатель комиссии по творческому наследию репрессированных писателей России В. Шенталинский: «Она была в течение двадцати лет (19341954) невольничьим берегом, раскинувшимся от Охотского до Восточно-Сибирского моря, от Индигирки до Берингова пролива. Одна двадцатая территории Советского Союза, самый большой остров Архипелага ГУЛАГ, равный по величине нескольким Франциям. И прошли её, по приблизительным, неофициальным подсчетам (а где взять другие?), несколько миллионов человек! Кто прошёл, многие остались там навечно».
Часть осужденных гибла ещё по дороге на Колыму: их перевозили пароходами от Находки и Ванино до бухты Нагаева тысячами в закрытых трюмах, совсем как африканских невольников, в течение 89 суток. Это был новый круг ада после тюрем НКВД и этапов на Дальний Восток. И всех прошедших эти круги ждали заключительные круги Колымского ада. Отбывавший один из своих лагерных сроков именно на Колыме, писатель В. Шаламов оставил следующие воспоминания:
«В лагере для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в золотом забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок по меньшей мере от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночевке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, при побоях десятников, старост из блатарей, конвоя. Эти сроки многократно проверены. Бригады, начинающие золотой сезон и носящие имена своих бригадиров, не сохраняют к концу сезона ни одного человека из тех, кто этот сезон начал, кроме самого бригадира, дневального бригады и кого-либо ещё из личных друзей бригадира. Остальной состав бригады меняется за лето несколько раз. Золотой забой беспрерывно выбрасывает отходы производства в больницы, в так называемые оздоровительные команды, в инвалидные городки и на братские кладбища».
Лирическая иллюстрация темы из песни «Ванинский порт» (автор не установлен):
«Я помню тот Ванинский порт и крик пароходов угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы.// На море спускался туман, ревела стихия морская. Лежал впереди Магадан, столица Колымского края// От качки стонали зэка, обнявшись, как родные братья, и только порой с языка срывались глухие проклятья.// Будь проклята ты, Колыма, что названа чудной планетой. Сойдёшь поневоле с ума, отсюда возврата уж нету».
Необходимо пояснить выражение «Колыма, что названа чудной планетой», которое большинство читателей наверняка не поймёт. Оно заимствовано из прибаутки «Колыма ты, Колыма, чудная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное лето», возникшей немного раньше песни в те же тридцатые годы. Примерно в это же время появилось залихватское выражение «Дальше Колымы не сошлют», ставшее производным от старой арестантской присказки «Дальше Сибири не угонят, там тоже солнышко светит».
Анекдот в тему:
«Плывут двое чукчей на утлой лодчонке по Северному Ледовитому океану. Один говорит:
Хочешь, я тебе политический анекдот расскажу?
Однако нет, а то ещё сошлют куда-нибудь».
В общем, как говорилось в одном известном кинодиалоге:
« Будете у нас на Колыме милости просим.
Нет, уж лучше вы к нам»
*
Ве-е-езде учили коммунизму подразумевается один из самых знаменитых лозунгов советского периода «Учиться, учиться и ещё раз учиться!», приписываемый В. Ленину. Хотя буквально такую фразу основатель советского государства никогда не произносил. Но в речи на III съезде комсомола в октябре 1920 г. прозвучали другие слова, на основании которых советские пропагандисты и слепили позже вышеуказанный лозунг. Ленин же дословно изрёк следующее: «Союз молодёжи и вся молодёжь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму».
*
По адресу «Тюрьма для мам» в АЛЖИР писали дети письма имеется в виду Акмолинский лагерь жён изменников Родины (сокращённо АЛЖИР), расположенный в Казахстане. Это был самый большой (и печально известный) из женских лагерей ГУЛага.
Первоначально свидания с родственниками и письма в АЛЖИРе запрещались. Пережившая ужасы лагеря Г. Степанова-Ключникова вспоминала, что у некоторых женщин имелись грудные дети, которых размещали в специальных бараках. Матерей туда приводили под конвоем и только лишь для кормления ребенка. Когда малышу исполнялось три года, его отправляли в детдом.