А потом так же, как он, и я провалю?
Дурачок, ты будешь мужем законно! Легализация полная! снова рассмеялась она.
А как с ней?
С твоей женой? совершенно равнодушно уточнила гостья.
Да. Как я ей скажу? Она же твоя подруга.
Подруга усмехнулась нагло и высокомерно.
Белея от гнева, желая её задушить, мужчина всё равно оставался бессильным перед этой жестокой женщиной.
Я сказала всё. Лучше всю ситуацию объясни своей супруге, милый мой, сам. Со мной разговор будет куда больнее, поверь. И потом я беременна. Так что на этом точка.
Его ухмылка выразила недоверчивую иронию.
Поберегись, вдруг тихо и зло проговорила женщина, внимательно оценивая своего любовника. Рожу расцарапаю. Повторяю в последний раз: я не шлюха. У тебя неделя.
У дверей он спросил её:
Ты меня хоть любишь?
Хрупкая на вид, стальная внутри, смягчившись, гостья легко провела рукой по его лицу и, улыбаясь, добавила:
Ты моя маленькая домашняя собачка, дурачок, мой пуделёк. Никто никогда так нежно, так сладко и с такой страстью не трахал меня.
***
Идиот
И-ди-о-тэ, проговорила моя жена по слогам из кухни так, чтобы наши две девочки обязательно слышали.
Идиот, отчеканила она наконец слитно.
Я знал: в данный момент она повязывает цветной в полоску кухонный фартук. На это уже выходили дети. Удобно усаживались на маленький и такой же цветной в полоску, как передник жены, диванчик. Который стоял как раз напротив моего кресла.
Малышне такая наша беседа доставляла почему-то огромное удовольствие. В это время они бывали очень серьёзны.
Идиот, сказала она в третий раз и добавила: Достоевского читал «Идиот»? Это про тебя.
Ну-ну, отвечал я.
На большее я не был способен. Так как к третьему разу всегда чувствовал, что в словах жены какая-то правда есть. В принципе, больше говорить было не о чем. Главное сказано. И потому после третьего раза всегда повисала пауза. Но пауза непродолжительная.
Лучше бы я вышла замуж за начинала она опять. И тут вариантов бывало бесчисленно: от Кольки до Джона. Вежливости ради я спрашивал:
Это который?
И жена уходила в долгие и утомительные воспоминания. Всем становилось скучно. Я имею в виду детей. И наше маленькое собрание расходилось. Я оставался предоставлен самому себе на полчаса, и эти тридцать минут одиночества совершенно угнетали меня. Честное слово, не знал, чем заняться. За тринадцать лет нашей общей крыши, чтоб заполнить это время, испробовал тысячу способов. И пришёл к простому выводу лучше подремать.