«Видимо, сегодня этого не избежать, обреченно подумал сержант и продолжил маршрут, все более проникаясь всплывшим желанием.
_________________________________________________________________
После дневной кормежки в камере воцарилось относительно довольное благодушие. Даже «угловой», которому «мужики», питавшиеся с «общака», слили в посудину тюремную похлебку, остался доволен и усердно бряцал алюминиевой ложкой, выскребая ее до последней крохи. Остальные обитатели «хаты», искоса поглядывая на этот непотребный шум, доедали остатки своей трапезы.
Тише ты, падаль! цыкнул один из «быков», уловив недовольство во взгляде Крутого, также брошенном в сторону «обиженного», Сиди себе там, в своей петушатне и не создавай шума. Мешаешь пацанам.
«Петушок» сжался, среагировав на окрик, и застыл на своем месте.
Вот так, удовлетворился увиденным «бык» и повернулся к Иосифу, Босс, а может ты еще сальца замахнешь? Что-то не очень у тебя с аппетитом сегодня.
Тот взглянул на подручного и отрицательно мотнул крупной головой.
Не хочу, Батон, он отодвинулся от стола, где перед ним крупными кусками лежала нарезанная колбаса и большой шмат копченого сала, Лучше чифирку завари. Чуток взбодриться нужно.
Сделаем, подхватился с места «браток», Сейчас кипятильничек достану.
Со стороны бронированной двери в камеру донесся приглушенный металлический лязг, заставивший присутствующих обернуться в ее сторону.
Кого-то бог несет, сдержанно выразился сидевший по другую руку от Крутого «браток», Интересно, по чью душу?
Всем встать и принять безопасное положение! рыкнул от входа начальственный голос надзирателя, Руки держать на виду!
Содержавшиеся в камере заключенные поднялись со своих мест и, вполголоса бурча, заняли места у стены и нар, уперев в них руки и широко раскинув ноги. Последним поднялся со своего места Иосиф, неторопливо встав в сторонке, но и не подумал последовать примеру сокамерников. По негласному статусу ему такое дозволялось.
Дверь в камеру громко лязгнула отпираемыми засовами и распахнулась, пропустив в спертый воздух плохо проветриваемого помещения толику относительной свежести. Вместе с ней внутрь прошла грузная фигура в грязно-зеленой камуфляжной форме и с погонами прапорщика. «Вертухай» с внимательностью профессионального соглядатая осмотрел содержащийся в камере контингент, после чего осклабился в кривой усмешке.
Ну что, бродяги, тунеядцы, жулики и грабители, сотрудник презрительно сощурился, Нового постояльца к вам привел. Хлеб да соль ему, как полагается! Или «чай-курить». Вам виднее. Уж постарайтесь.
Он кивнул себе за спину и, посторонившись, пропустил в помещение переведенного арестанта. А затем, когда тот, держа в руках свой вещевой баул, оказался в помещении, ретировался восвояси.
Здесь и так дышать нечем, гражданин начальник! с плаксивым надрывом крикнул вслед «вертухаю» «угловой», И мест на нарах на всех не хватает! А вы к нам еще кого-то подселяете!
Да хоть сдохни здесь, педрилка картонная, гоготнуло из коридора в ответ, Мне похрен. Сказали подселить я подселяю.
Бронированная дверь громко брякнула на прощанье, однако на нее уже внимания никто не обратил. Все присутствующие во все глаза глядели на вновь прибывшего, на его поджарую жилистую фигуру и абрис скуластого лица с орлиным носом и щелочками пронзительно колючих глаз. Тот, в свою очередь изучал обитателей камеры.
Ты кто будешь, бродяга? первым оживился Батон, Чем дышишь? Назовись.
«Бык» бросил взгляд на Крутого, ища одобрения и поддержки, как полагалось по неписанному «этикету». Однако тот не отозвался на немой призыв. В это самое время Иосиф, застыв на месте, не спускал сощуренных глаз с вновь прибывшего.
Ты не ошибся, Иосиф, нарушил воцарившуюся, было, тишину голос нового арестанта, Это действительно я. Ты не рад?
При этих словах Ёська очнулся от столбняка. Не выражая явно заметных эмоций, он прошел к общему столу и присел на стоящий рядом с ним табурет. Камерная «братва», явно ничего не понимая, вопросительно смотрела то на своего вожака, то на новичка.
Я не думал, что ты осмелишься появиться здесь после всего, что произошло между нами, Крутой повернул в его сторону свое широкое лицо, и стало видно, как на его скулах играют желваки.
Обитатели камеры затихли, зная, что такое выражение на лице Иосифа не несет ничего хорошего. Было очевидно, что лишь усилием воли он держит себя в рамках видимого спокойствия.