Внутренне подобравшись и тщательно подбирая слова, Ната заговорила тихим дрожащим голосом, так не похожим на её обычно бойкую манеру разговора:
Тогда, после заседания, я приехала домой поздно, и папа, разумеется, спросил меня, где я была? Я рассказала, что мы собирались с ребятами на бабушкиной квартире. Он задал мне несколько вопросов больше из вежливости, но совершенно не заинтересовался нашим дискуссионным клубом. Я клянусь тебе, если бы его что-то напрягло, он бы мне сказал об этом!
Да, лет через шестнадцать, как про свою работу! прозвучал язвительный ответ.
Павел не мог ответить себе на мучающий его вопрос: действительно ли Ната ничего не понимает или так искусно притворяется? И то, и другое было невыносимо. Любимая девушка открывалась для него с совершенно неожиданной стороны, и самое страшное состояло в том, что отступать было уже некуда. Он набрал побольше воздуха и задал самый главный для себя вопрос:
А твоего папу случайно не Иван Матвеевич зовут?
Последовавшая пауза, казалось, длилась тысячу лет. По-весеннему свистели птицы, звенели звонки детских велосипедов, с Волги доносились гудки буксиров и теплоходов, а Ната всё молчала. Ей и в голову не могло прийти, что отец мог лично допрашивать Павла, и что тот «злой следователь», о котором Павел так много ей рассказывал, и есть её отец. Наконец, она собралась с духом и выдохнула:
Да Иван Матвеевич А ты откуда знаешь?
Был случай познакомиться убитым голосом почти прошептал Павел, Послушай, давай немного перенесём знакомство с родителями. Соври что-нибудь. Скажи, что я заболел. Мне надо немного прийти в себя после сегодняшних известий.
Павел тяжело поднялся и, не оглядываясь, пошёл прочь из сквера.
Паша, ты куда! Подожди! Ната рванулась следом за ним, схватила его за руку и развернула к себе, в чём дело? Мы же обо всём договорились. Родители ждут.
Ты в самом деле дура или прикидываешься? едва сдерживая переполнявшие его эмоции, почти закричал Павел. Ты знаешь, что твой отец и есть тот следак, который допрашивал меня в обкоме? Неужели ты не понимаешь, что это ты сдала наш клуб?! Ты и никто другой! Ну и как мне теперь с этим жить?
Паша, извини, я правда этого не хотела, я даже не думала, что это могло произойти из-за меня! залепетала Ната, и слёзы брызнули у неё из глаз, Паша, прости меня! Прости! Неужели из-за такой ерунды мы будем ругаться?
Это не ерунда, зло ответил Павел и ещё решительнее зашагал к выходу из сквера. Ната, рыдая, осталась стоять среди зелени и ультрамарина апрельского дня. Старики, вышедшие из домов в этот тёплый солнечный день, чтобы погреть свои старые кости, с интересом смотрели на ссорящихся молодых, вспоминая годы своей юности, малыши гоняли на велосипедах, радостно трезвоня велосипедными звонками, птицы громким щебетом справляли свои птичьи свадьбы в ветвях лип и клёнов, а Ната стояла и плакала. Ей было нестерпимо больно от того, что воздушный замок её заветной мечты, возможно, навсегда разрушен. «Идиотка, корила она себя, зачем я всё рассказала отцу?» Но в глубине души она понимала: не погибни тогда дискуссионный клуб, может быть, и не было бы их прекрасного и волнующего романа.
Отец Наты Иван Матвеевич Карабанов не был ни злодеем, ни садистом. Он родился в простой крестьянской семье в самом начале тридцатых годов, когда отгремели уже литавры сплошной коллективизации, и телячьи вагоны с раскулаченными растаяли в сибирских далях.
С раннего детства Иван узнал, что такое тяжёлый колхозный хлеб. Пришлось маленькому Ване и коров пасти, и лошадей в ночное гонять, и колоски за жнецами собирать, и мёрзлую картошку есть. В их семье росло пятеро детей, и Ване, как самому старшему, пришлось повозиться с братьями-сёстрами, опекая и защищая их от деревенских забияк.
Особенно трудно стало, когда всех мужиков из их колхоза позабирали на войну. Можно сказать, что в девять лет детство Ивана закончилось. И хотя школу по-прежнему приходилось посещать, и домашние задания никто не отменял, большую часть дня Иван проводил на колхозных работах вместе с женщинами и такими же как он малолетними мужиками, повзрослевшими сразу лет на десять.
Ивану повезло. Отец с войны пришёл живой. Безногий, но живой. Всю последующую жизнь Матвей Семёнович Карабанов перемещался на маленькой деревянной тележке, отталкиваясь от земли двумя деревянными чурбачками. Его инвалидность имела и плюсы, поскольку теперь его использовали на лёгких работах в колхозной конторе, и Матвей Семёнович пополнил ряды колхозной интеллигенции.