Самым большим зданием на заводе был пятиэтажный главный корпус. Особенностью его архитектуры были не высокие потолки и не огромные окна, а пятый этаж, занимающий только среднюю часть здания. С земли этот этаж не было видно, и я до некоторых пор даже не подозревал о его существовании. На пятом этаже изготавливали торты продукцию дорогостоящую, не подлежащую длительному хранению. Ниже был цех по изготовлению сувенирных пряников и шербета, еще ниже основной пряничный цех, с тоннельной печью и складскими помещениями. Первый и второй этажи занимали цеха хлебопекарного производства.
Напротив главного корпуса был длинный одноэтажный цех по производству булочек и батонов. Там же стоял единственный на заводе автомат, выпекающий жареные трубочки с повидлом. За двумя основными цехами, на всю длину хлебозавода, шел двухэтажный корпус, в котором чего только не было! Начинался он со склада бестарного хранения муки, далее шли промышленные холодильники, склады, заводская столовая, вновь склады и подсобные помещения.
Практически весь второй этаж отводился для нового пряничного цеха с самым современным оборудованием, в основном импортного производства. Но этот цех бездействовал. После года работы нового пряничного цеха срочно вызванная из Москвы комиссия пришла к выводу, что фундамент здания не рассчитан на нагрузку, создаваемую современным оборудованием, и в любой момент может дать трещину или того хуже может обвалиться потолок. Работу цеха немедленно прекратили, оборудование демонтировали, частично распихали по складам и пустым подсобным помещениям, а частично оставили ржаветь на улице, у забора со стороны железнодорожной линии.
Новый пряничный цех отоплением и горячей водой должен был обеспечивать отдельный теплоузел самое последнее помещение во вспомогательном корпусе. За теплоузлом был бетонный забор, напротив него булочный цех. Именно здесь, в бездействующем теплоузле, и покончил жизнь самоубийством главный инженер Горбаш.
Выйдя с проходной, я, поскальзываясь на замерзших за ночь лужах, пересек главную площадь, обогнул булочный цех и направился к теплоузлу. Двери в нем были раскрыты, у входа стоял молоденький лейтенант в новом форменном пальто, с кожаной папкой под мышкой.
Привет! панибратски сказал я, хотя видел его в первый раз.
Гражданин, идите, откуда пришли, не мешайте работать! нахмурился лейтенант.
Я не гражданин, улыбнулся я и достал служебное удостоверение. Я из уголовного розыска Заводского РОВД.
А здесь что делаешь? удивился коллега, сразу перейдя на «ты».
Живу я тут. На входе четырехэтажное жилое здание видел? Это общежитие. Моя комната выходит окнами на завод.
А тогда понятно, протянул лейтенант.
Ты, как я понял, участковый? Новенький, что ли? Я старого участкового видел. Усатый такой, майор. Ему на пенсию пора, а он все в участковых ходит. Залетчик, поди?
Да нет, он нормальный мужик, но с понедельника в отгулах. Отпросился у начальства к родственникам в деревню съездить, а тут такое происшествие! Мой участок дальше, за промзоной. Частный сектор, склады, два магазина.
Лейтенант обернулся:
Ты знал его? кивнул он внутрь помещения. Говорят, был большим начальником.
Главный инженер. Это примерно как заместитель по оперативной работе в райотделе.
О, тогда, конечно! согласился участковый. Представляю, если бы наш зам вздернулся, сколько бы беготни было.
Я двинулся внутрь. Участковый заградил мне путь.
Ты что! опасливо осмотрелся он. Туда нельзя. До приезда оперативной группы велено никого не пускать!
Перестань ерунду городить! Я что, первый раз на месте происшествия?
На правах старшего товарища, к тому же местного, я бесцеремонно отодвинул участкового и вошел в теплоузел.
Ты бы на ветру не стоял! посоветовал я. Не май месяц. Просквозит, заболеешь, кто за тебя работать будет?
Участковый нехотя вошел, но не дальше, чем на два шага от двери. Я же прошелся вокруг валяющихся на полу козел, посмотрел на свисающее с потолка тело, ногой поддел брикет шербета.
Не трогай здесь ничего! испугался участковый. Приедет следователь, узнает, что мы обстановку на месте происшествия изменили, нас обоих накажут!
Погоди раньше времени жуть наводить! грубо оборвал я его. Здесь есть одна лишняя деталь.
Я поднял шербет, поднес к двери, чтобы получше рассмотреть на дневном свете.