Ну-ну, трусишка, маленькая, глупенькая, всё будет хорошо. Помнишь, как мы играли возле речки, копали прудик, отводили в него водичку, втыкали веточки.
Я вспомнила, правда, это же был он, только маленький, смешной такой, в кепочке с пимпочкой. И глаза его зеленые, совсем не страшные. Я улыбаюсь и кидаю ему большой, необыкновенно легкий, как мяч, лимон. Он ловко его ловит и пасует обратно.
Свет. Свет. Снова делается светло и легко. Можно полетать над речкой, я помню, она по этой равнине такие петли выписывает Нет-нет, я одна, ты тут оставайся, малыш, под ивой, поиграй, я вернусь. Скоро.
Медленно, плавно, раскинув руки, почти не чувствуя тела, я над нашей маленькой речкой, совсем невысоко, плыву под солнышком. Мне абсолютно неважно, вниз по течению или вверх, к истокам устремлён мой полет. Ни о чем не думать, просто не отклоняться от этих ленивых извивов маленькой речки Так уже было когда-то? Нет, вряд ли, я бы помнила.
Лязгает. Металл лязгает. Свет гаснет. Кто здесь разговаривает? Это мой сон, не лезьте, в кои-то веки удалось подняться! Переворачивают. Грузят. Темно. А вот здесь сумрачно. Значит, движение продолжается? Вот светлая зона, глаза сквозь сомкнутые веки уже ощущают перемену
Да не тряси ты ее, сама проснется, пульс нормальный, покров кожный теплый. Пусть спит!
Кажется, обошлось. Я снова засыпаю. Безмятежным глубоким сном без сновидений.
Я же говорила родным: ничего приносить не надо, здесь всё есть. Ну, разве лимончик к чаю, да и тоже не обязательно. Ведь неизвестно, выживу ли, только лишние расходы.
Как в лампе ниточка вольфрама
Пульсирует в моем мозгу:
«Устала. Хватит. Не могу.
Сдавайся. Как же ты упряма!»
Но луч погладит по щеке,
Но ветерок взъерошит гриву,
И беспричинно вдруг счастливой
Плыву по солнечной реке
Дикие люди
Закатное солнце, упершись в окна высотки, отразилось лучами в стеклах противоположного дома, и на миг это московское ущелье залило алым светом.
"Совсем как у нас, в горах Памира", подумал Сархат. Он сгребал пестрые вороха листвы, неподалеку шуршала метлой Рузи. Сегодня они почти не переговаривались, сказалась долгая ночь, спор, который так ни к чему и не привел.
Рузи примчалась к нему с полгода тому назад, оставив дочурку на попечение стариков. Те не протестовали, у них в селении привыкли к отъездам молодых на заработки, а оставленные малыши были все же некоторой гарантией возвращения детей.
Сначала жена с любопытством присматривалась к его подвальному быту, окружению, потом включилась в работу бок о бок с мужем. В редкие свободные часы он водил ее по достопримечательностям столицы, но Москва своими соблазнами ее не прельщала, пугала грохотом и многолюдьем.
Рузи была истинное дитя природы, не мыслила своего существования без гор, ледников, чистого пьянящего воздуха, гулкой тишины ущелий. Всякая травка там была ей известна, всякий куст и дерево одаривали своими плодами, вкус воды слаще меда
А здешняя суета только раздражала и утомляла сверх меры.
До поры она еще молчала, а когда почувствовала, что понесла, сразу начались разговоры о возвращении домой, в родное село под Бадахшаном. Сархат был рад, что станет опять отцом, даже загодя, желая порадовать жену, принес пакет с какими-то вещичками для младенца. Но он считал, что рожать Рузи лучше здесь, в столичном роддоме, многие так делают! Рузи же рвалась домой, вопреки всем доводам!
Вон она, насупившись, замкнувшись, сгребает листья Как ее убеждать?
Вопли, прорезавшие закатную тишину, заставили его поднять голову: на балконе седьмого этажа, взгромоздившись на перила, орала Верка. Дворники эту шебутную особу хорошо знали, ярко выделялась среди всех жильцов дома, вот и сейчас она орала что-то несуразное:
"Всё! Свободна! Нечего с меня больше взять, нечего!"
Пьяная, что ли? Ротозеи с бульвара и из окон соседнего дома не успели настроить свои смартфоны, как она поскользнулась и под общий громкий выдох стремглав полетела вниз. Судорожно дрыгая ногами, перевернулась в воздухе и врезалась в бетон головой. Только хрустнуло и больше ни звука. С чего всё началось не знал никто, чем всё кончилось в потрясении наблюдали многие. В эту пору жители спального района еще совершали обычный моцион. Люди, словно притянутые магнитом, потянулись к неподвижному холмику, кто-то уже названивал в полицию, кто-то вызывал "скорую".
Сархат остолбенел, но быстро понял, что надо поскорее убираться, мигранты не любили общаться с полицией, даже если не имели касательства к происшествию, а свидетелей в данной ситуации и без него было предостаточно. Он схватил последний ворох, подошел к коробу, набитому сухой листвой доверху и ахнул: сверху лежалмладенец, такой легкий и невесомый, что листва почти не осела. Дворник мигом сообразил, что за минуту до своего падения эта сумасшедшая вышвырнула малыша, выведенная из себя его плачем. Но внимание публики было привлечено только ее последующим эпатажным выходом и отчаянными воплями.