Значит, еще и мемуары? невольно вырвалось у меня, сопровождаемое гомерическим хохотом.
Успокойся, ну что ты, честное слово!.. танцевал вокруг меня расстроенный Ленька. Про них сказанул для проформы, надо же было обозначить какую-то перспективу, пусть чуток помечтает. Хотя, если говорить серьезно, мамуле есть о чем рассказать. Она же приятельствовала с Галатеей. Помнишь ее?
Я кивнул, и постарался взять себя в руки, но, видимо, проглотив крупную, неугомонную, щекочущую смешинку, продолжал вздрагивать и гримасничать. А Ленька, делая вид, что не обращает внимания на мои конвульсии, напористо продолжал:
Благодаря Галатее, весь ленинградский бомонд мамулины знакомцы, среди них были и ухажеры.
То есть ничего рисовать не придется? отсмеявшись, строго спросил я.
Клянусь! О писанине даже и не думай.
А как она на меня отреагировала?
К великому удивлению, почти не фордыбачила. Ленька шумно и протяжно выдохнул, внимательно посмотрел мне в глаза и вдруг нагловато усмехнулся: Почему не спрашиваешь про бабки?
Жду, когда работодатель сам скажет. Ты же должен меня заинтересовать.
Довольствие поделим. Часть наличкой и часть напитками. У меня все так получают, никто не жалуется. Варвара доложила про твои долги. Уверяю, через год будешь дышать свободно, хихикнул он, если новых не наберешь.
Через полгода надо, а половину к первому сентября, твердо сказал я, и даже вздрогнул от своей дерзости. На твой алкоголь не претендую.
Леонид изучающе посмотрел на меня, точно хотел удостовериться, я ли это. Впрочем, и я, глядя на Леньку, думал примерно в том же направлении: неужели этот заматеревший, напористый мужичонка тот самый юродивый, который через каждое слово вставлял «простите-извините» и при этом краснел как провинциальная барышня, впервые переступившая порог борделя.