Можно и рюмочку.
На кладбище было тихо, как бывает тихо тёплыми летними безветренными вечерами. Не шелестела акация. Не доносились шумы машин, гудки тепловозов. Казалось, что здесь никогда не бывает ни слез, ни плача, а только одна тишина: спокойная и задумчивая, которой чужды и горечи, и радости
Хорошо тут, вздыхала она. Душой отдыхаешь. Так и осталась бы здесь.
Она даже слегка улыбалась, поправляла платье, волосы, словно собиралась к кому-то в гости.
А я? А сыны? глухо говорил Апой.
Он смотрел, как улыбается жена, как радуется тишине, и думал, что скоро всё уйдёт из его жизни, жизни жены, как уйдёт и из жизни сыновей, как ушло из жизни его отца, матери и как бы ни хотел человек задержаться в этом мире не задержится.
Апой и жена проходили к высокой старой акации и останавливались возле могилы, обнесённой железной узорчатой оградкой, за которой стояли столик, лавочка. Апой и жена заходили за оградку, садились на лавочку.
Тоскуешь ты, мать, говорил Апой. Тоска тебя к другой жизни и тянет.
Тянет, соглашалась она и смотрела на фотографию, с которой улыбалась дочь. А я вот живу, Люда, говорила она, и папка живёт.
Говорила так, словно упрекала себя, что зажилась на этом свете, словно отняла у дочери какую-то радость, словно её жизнь была и лучше, и светлей. Она развязывала узелок, доставала пряники, конфеты, рюмку
Ты пока выпей, говорила она Апою, а я побеседую с дочкой. Это тебе, Люда, от меня и папки, она раскладывала пряники, конфеты, когда солнышко зайдёт, ты выйди, погуляй. У нас тут акации, тепло
Она рассказывала о том, что не успела рассказать, что раньше не замечала и не чувствовала, и звала в мир своей выдумки.
Мать, говорил Апой. Ты лучше поплачь. Тоска со слезами и выйдет.
А я сейчас не тоскую, отвечала она. Мне сейчас хорошо. Я с дочкой говорю. Ты выпей.
Может, и ты приголубишь? спрашивал Апой. Трошки.
Трошки можно.
Апой наливал водку в гранёную рюмку, жена слегка прикасалась к рюмке, а потом становилась на колени и руками разглаживала песок на могиле, словно ласкала. Апой смотрел на её опущенную голову, руки, перебиравшие искусственные цветы, и никак не мог смириться с тем, что уже поджидало и его, и жену.
Лёгкий ветер пробегал по верхушке старой акации. Она тихо шелестела листьями. И Апою казалось, что старая акация, как и он, тоже когда-то знала и видела другой мир.
Я когда умру, так ты меня похорони с дочкой. Мать возле дочери должна лежать, говорил она. И сам потом к нам приходи. Мы тебя ждать будем. Что тебе одному тут делать.
Апой выпивал ещё рюмку, а легче не становилось. А жена все говорила и говорила, как говорила уже не раз. И Апой чувствовал, что она привыкла к этой мысли, смирилась, не пугалась, а ждала
А ты знаешь что, мать, начинал Апой. Мы с тобой в этом году в дом отдыха поедем. Купим путёвки и к морю. Ты море видела?
Море? этом откликалась она. Нет.
И я тоже. А вот поедем и увидим. Дадут нам комнатку возле моря. Сядем и будем через окошко на море смотреть и чай пить. А вечером возьмём палочки и гулять пойдём.
Она поднимала голову и смотрела на Апоя. Так смотрят дети.
А где мы денег возьмём?
Продадим что-нибудь из хозяйства. А когда приедем, расскажем дочке, как отдохнули. Пусть она за нас там порадуется.
Возле моря, наверное, хорошо.
Говорят, что там воздух свежий, вольный. Как в степи. А я степь люблю. Степь и кормит, и поит, и отдых даёт человеку. В степи все видно: и дорогу, и птицу Надо нам с тобой сходить по зорьке к кургану.
Апой показывал на курган, на котором стояла заброшенная буровая вышка.
А мне хочется на родину съездить, в Курск, говорила жена. Забыла, когда и была.
И на родину твою съездим. Сядем на поезд и поедем. За хозяйством кума Ивана попросим посмотреть. Мы теперь с тобой люди вольные. На работу не ходим.
Ветер гнал по степи перекати-поле. Над буграми кружили птицы. Они и не догадывались, что их жизнь так похожа на жизнь человека.
Никуда мы уже с тобой не поедем.
Поедем, мать. Что нас держит? Вольные
Нам бы волю с молодости, а в старости воля хуже палки.
Домой возвращались они, когда солнце уходило за бугры. Они проходили через переезд и выходили к улице, вдоль которой росли акации, а под акациями на лавочках сидели соседи, кумовья: дружки Апоя и подружки его жены. Они сидели, опираясь руками на палочки, одетые в фуфайки, валенки, шапки Многие дома были без хозяев. Палисадники зарастали травой. Подкашивались заборы. Чернели от дождя и снега стены. И Апой, глядя на дома, думал, что дома тоже болеют, теряют силу и умирают, когда их покидают хозяева.