— Безответственное отсутствие лояльности он подчеркнул широкой беспечной улыбкой, полускрытой облаком сигаретного дыма. — Так что не надейтесь, что у меня голова будет болеть от ваших проблем.
— Минуту назад, мистер Наджент, вы сказали, что подвергались аресту; насколько я помню, ваши слова звучали как «сыщики засадили меня за решетку». Вы не соизволите уточнить обстоятельства?
— Дохлый номер, парень! — Было ему, сколько я мог судить, лет двадцать шесть — двадцать семь, так что слово «парень» в его устах звучало нелепо. — Мы, уголовники, не больно-то афишируем свое прошлое.
Допрос прошел совершенно безрезультатно; перед лицом самых убедительных доводов, какие я только мог измыслить, Наджент отказывался хоть в малейшей степени помочь мне, выразив полное безразличие к делам собственного дяди и напирая на то, что его интерес к этому делу чисто финансовый, если не считать, как он выразился, «шанса кого-нибудь подстрелить». Спустя три четверти часа я решил, что с меня этой белиберды более чем достаточно, и, завершив разговор, распрощался, даже не дав себе труда в соответствии с правилами вежливости скрыть свое разочарование.
Когда я вернулся в папин кабинет, он и мисс Кинан сидели за столом, а между ними распростерлась послеобеденная газета. В обязанности нашей стенографистки входило и внимательное прочтение газет, с тем чтобы вырезать и подклеивать статьи на интересующие нас темы, то есть о преступлениях, преступниках, подозреваемых, а равно и жертвах. За несколько лет мы собрали таким образом целую библиотеку подобного рода. Но сейчас, приблизившись к письменному столу, я обнаружил, что внимание папы и мисс Кинан приковывала, как это случалось нередко, страничка комиксов.
— Если ты не прекратишь вынюхивать, чем я занимаюсь, я тебя стукну чем-нибудь! — Ради угрозы папа оторвался от своего — следует ли мне добавить «пустого»? — развлечения. — С Наджентом виделся?
— Да, сэр, хотя и без особого успеха. Я нахожу его совершенно безответственным, чтобы не сказать глупым, молодым человеком, и все его речи — пускание пыли в глаза.
— Ну-ну. А я о нем кое-что разузнал. Во время войны бросил колледж, чтобы записаться добровольцем. Околачивался в тренировочных лагерях, пока война не кончилась. Впоследствии продолжал занятия в Южной Америке, Азии, потом на Балканах. Полученные навыки использовал в любой заварушке, куда только мог влезть. В прошлом году провел пару месяцев в Японии. Никаких родственников, кроме Кэйтерера, нет. Другой профессии, кроме солдатской, нет. Денег тоже нет.
— Очень хорошо, сэр, — ответил я. — Я обнаружил еще кое-что. Когда я вошел в кабинет мистера Кэйтерера, Наджент и мисс Бренэм предавались... э-э... демонстративным изъявлениям чувств.
Мисс Кинан резко вскинула голову, отбросив короткие каштановые волосы назад, глаза ее озарились мрачным блеском.
— Целовались, вы хотите сказать?
— Именно, мисс Кинан.
— Ну-ну, — буркнул папа. — Это может нам пригодиться, но если юноша целует дядину секретаршу — это еще не преступление. Было бы странно, если бы он ее не целовал.
— А она хорошенькая? — спросила мисс Кинан.
— Спроси Робина. По-моему, так просто скользкая особа!
— Она обладает, — осторожно ответствовал я, — весьма привлекательной внешностью.
— Блондинка, бьюсь об заклад!
На это я не ответил, так как связь подобного замечания с нашим расследованием оставалась для меня столь же загадочной, как и способ, каким мисс Кинан пришла к подобному выводу.