Ладно, убедил. Чего-то не слишком радостно и убедительно соглашается с Сен-Бернаром Пеппер, про себя ещё не то бормочущая. Вот же умеет гад, всё перевернуть в свою сторону.
И вот мадмуазель Пеппер подходит к этим массивным дверям, окидывает их снизу доверху взглядом, и затем берётся за ручку дверей и начинает тянуть их на себя. И к её некоторому удивлению, двери достаточно легко поддаются её усилиям.
И мадмуазель Пеппер, держа открытыми двери, с удовлетворённым лицом смотрит на Сен-Бернара, как бы ожидая от него реакции на открытие ею двери. И она, в общем, следует.
Значит, легко поддалась? как бы спрашивает Сен-Бернар.
Легко. Соглашается Пеппер.
Тогда принимаем за основу второй вариант. Дверь является цифровой картинкой. Говорит Сен-Бернар, проходя мимо Пеппер в двери. Куда вслед за ним ныряет и Пеппер.
Дальше они оказываются в просторном холле, выполненном в гостеприимном стиле дворцового этикета в виде мраморной облицовки пола, колонн и ведущей на второй этаж лестницы. На что посмотреть не только приятно, но и информативно для людей в первый раз здесь оказавшихся, и для кого дальнейший путь здесь не отчётлив и мало известен. И чтобы куда-то дальше пройти, нужно, либо ознакомиться с гидом на цифровой панели, вывешенной на одной из стен, либо же выбрать для себя второй вариант обратиться к стойке охраны и вызвать то лицо, кто будет отвечать за ваше здесь присутствие.
И видимо Сен-Бернар склонялся ко второму варианту взаимодействия с местной обстановкой, направив свой взгляд в сторону охранного поста, но его тут опередили на полпути к этому месту.
Ну а кто встал на этом его пути, то это лицо с виду вообще незнакомое и в первый раз увиденное, как мадмуазель Пеппер, так и самим Сен-Бернаром, но в нём при этом что-то неуловимо присутствует такое, может эта слащавая улыбочка или странное для человека ни разу не виденного заискивание в глазах, что это не даёт ни малейшего сомнения у Сен-Бернара в его личностной идентификации это тот самый глава департамент местного права, господин Отменен. Кто так кроток, обволакивающе мягок и чуть ли не косноязычен от своего стеснения, что даже у Сен-Бернара, человека без сомнения в себе, возникают сомнения насчёт верной идентификации господина Отменного, как он слышал о нём, человека деспотичного, грозы для всякого непорядка и безжалостного обличителя людских пороков, коих только у него нет.
И как следствие такого сомнения Сен-Бернара, вот такой его вопрос и обращение к этому нелепому лицу. И кто вы таков есть, милостивый государь?
А этому милостивому государю, к кому так снисходительно обратился Сен-Бернар, кому простительна такая словесная нелепость и посыл к устаревшим эпитетам прошлого, нынче нет, ни грознейших, ни милостивейших государей, они отменились или пошли в расход с помощью кардинального решения комитета свобод, и хочется побыть в таком качестве, и невозможно это сделать по причине его облечения и другой властью властью над умами. А это куда перспективней и интересней, чем какая-то всего лишь автономия права над горской людей, объединённых территориальным признаком.
Стоит ли моё ничтожное имя того, чтобы быть хотя бы названным рядом с вами. Начинает византийствовать этот скользкий человек.
Раз ты стоишь уже здеся, то стоит. Несколько грубо отвечает Сен-Бернар.
Глава департамента права, Отменен. Представляется этот Отменен, внимательно ожидая решения от великого Сен-Бернара. И он его получает, но не в той мере, какой ожидал.
И что ты хотел бы, чтобы это имя мне говорило? по истине верен слухам о себе и своему культурному коду господин Сен-Бернара, ни для кого с первого взгляда непознаваемый человек.
И поэтому тоже господин Отменен вынужден задумать над своим ответом тому легендарному, и я не верю до сих пор, что он здесь, человеку. И при этом всё это очень быстро нужно сделать, чтобы не быть заподозренным в том, что ты слишком долго, а значит много о себе думаешь, и тебе следует убавить свой апломб и пыл. Мы получили от вашей пресс-службы письмо о том, что вы к нам прибудете. Говорит господин Отменен, и он, пожалуй, справился с первой для себя сложностью встречи столь важных гостей. Кто к большому изумлению господина Отменного, не испытывал сложности его понимания, говоря с ним на одном, его родном языке.
А ещё говорят, что все иностранцы страшные снобы. Уже себе заметил господин Отменен, как реальность непохожа на то, что о ней говорят. И иностранцы, хоть люди другого ума-воспитания, и для них всё дико, что находится за границами их государственного права и внутреннего комфорта, тем не менее, готовы понимать эту диковизну, лежащую в пределах иного авторского права.