«Шивда винза каланда миногама!
Ийда якуталима батама!
Копоцо копоцам копоцама!
Ио иа цок! Ио иа цок!..
Пинцо-пинцо дынза отолда!
Зокатам-зосцома шолмалда-шолда!
Боцопо хондыремо: бо-цопо! бо-цопо!
Рухадо рында галемо: цолк-цолк!..
Шоно, шоно, шоно!!!!
Пинцо, пирцо, пинцо!!!!»
Навязчивые прилипчивые огоньки мерцающе-голубого цвета шустро засновали по арене, сталкиваясь друг с другом, схлёстываясь, запрыгивая в общие кучки и суматошливо рассыпаясь врозь. И при каждом столкновении, с игривой сердитой серьёзностью, они извлекали звуки в которых угадывался либо хлипкий плач неприкаянных погубленных душ, либо сумятица приглушённого ладонями истеричного смеха. Как только пение птиц достигло финальной строчки и резко оборвалось, огоньки вытянулись динамично вибрирующими змейками, стремительно сплотились в единый вихрь, затмивший на мгновение всю арену, чтоб затем чудесно её преобразовать. Арена превратилась в огромное фарфоровое блюдо молочно-белого цвета с катающимся по окаёмке ароматно-перламутровым яблоком.
Смотрите, это ведь не иначе, как яблоко, сорванное с Древа Познания. восторженно провещал Евпсихий Алексеевич. Очевидно, что это оно. Друзья, у меня теперь нет ни капельки сомнений, что мы попали в Эдем.
Думаешь, вот так и выглядит рай?.. усомнилась Катенька.
Ну, какая-то захолустная частичка рая. Малая толика эмпиреи.
Эмпиреи это пристанище для ангелов напомнила Катенька. Превратиться в ангелов нам точно не светит.
Отчего же? Евпсихий Алексеевич захотел немножко подразнить Катеньку. Тебе бы очень подошли крылышки.
А вот тебе не очень. отрезала Катенька. Да и не чувствуется, чтоб у нас прорезались какие-нибудь крылья, даже самого захирелого толка. И одеты мы по-прежнему во всё земное, хотя, если бы мы точно находились в раю, то нам подошла бы райская нагота с листочками стыдливости.
Нагота подошла бы, да не всякому. не без ворчливой скабрёзности сощурился Лев Моисеевич, но бросил взгляд на Улиньку, с очаровательной непосредственностью наблюдающую за катающимся яблоком, и решил не углубляться в концепции эротического свойства. А в раю возможна перманентная обнажённость души, но не плоти.
С обнажённостью душ, не сомневаюсь, у нас как раз всё в порядке. сказала крыса Маруся. Разговариваем так, словно тыщу лет друг друга знаем и никаких тайн не удерживаем.
У меня и нет особых тайн. буркнул Лев Моисеевич. Я перед людьми завсегда был чист и откровенен.
Вот точно, что Лев Моисеевич у нас в ангелы всю жизнь готовился! расхохотался Евпсихий Алексеевич. Может быть, уже и стал ангелом, только не догадывается. Вы попробуйте, Лев Моисеевич, не сидите на месте: поёрзайте там как-нибудь, поколыхайтесь. Может, вы и без крыльев способны возлетать?..
Не глумись, сосед, это тебе не идёт. проворчал Лев Моисеевич, но, кажется, с лёгким рвением и безуспешно пошевелил задом, пробуя незаметно подпрыгнуть.
Смотрите, тёти-птички улетают! воскликнула Улинька и восторженно замахала ручонками, показывая, как здорово получается у птиц летать.
Действительно, диковинные птицы сорвались с деревьев райских кущ и отправились в высь столь же неожиданно, как и прилетели, оставляя после себя на поверхности арены, превращённой в блюдо, холодные долговязые тени, словно пятна неисповедимой древности. Беличьи усатые морды, преисполненные чуть комичной грусти, выглядывали из хвойных ветвей и пробовали что-то щебетать, подражая русалочьему пению, но никак не могли ни понять друг друга, ни скликнуться.
А в ангелов вы тоже особо не верите, Лев Моисеевич? не без подковырки спросила Катенька.
А вот в ангелов, Катенька, я очень даже верю. Мне, знаете, и при жизни встречались люди, которых можно было бы запросто причислить к ангельскому чину. Причём некоторые жили себе какой-то отведённый срок в беспричинном беспутстве и разгильдяйстве, а потом вдруг преображались, брались за ум, становились вполне себе отзывчивыми людьми.
Разве отзывчивость достойна того, чтоб награждаться ангельским чином?..
Возможно, только она и достойна. Копейкой помочь ближнему всякий может, даже если и нехотя, а вот выслушать и понять это не всякому дано. А вот понять и найти утешительных слов это и вовсе дар Божий.