«Авось и девушку достойную себе найдёт из богачей, подумал князь Алексей.
Димитрий вышел из терема перекрестился, трижды поклонился на четыре стороны света, так учила его прощаться с родными местами ещё с детства матушка, княгиня Анфиса. Она тоже поддерживала христиан, больно уж ей нравились дорогие книги в золочёных обкладах с изумрудами и аметистами, да иконы, кои изображали святых угодников божьих. Больно уж сладки для её слуха были жития этих угодников, рассказанные черницею Марьею.
Ты, сынок, верь в Бога и Богородице молись чаще, причитала она, гладя чёрные непокорные кудряшки, которому тогда исполнилось всего пять лет, тогда, авось, и ангелы не оставят тебя, и будешь защищён от ворога человеческого.
А кто такой «ворог человеческий», матушка? спрашивал любопытный мальчик.
Тогда, он помнил, глаза княгини темнели, словно, какая-то тень отражалась в них, она крестилась и говорила:
Ворог Человеческий, сынок, это сам Змий Искуситель, который сеет вражду между людьми и стремится властвовать над ними.
И мальчик представлял его себе эдаким большим чудищем с длинным хвостом и огромной пастью. Пастью, способной поглотить его. Мать он любил, а отца немного побаивался, особенно его строгого взгляда. Часто доставались ему незаслуженные тумаки. И тогда глаза мальчика наполнялись слезами, мать гладила его по волосам, прижимала крепче к себе и ласково приговаривала:
Не плачь, Димушка, возьми блинчик со сметанкой, съешь и улыбнись.
И Димушка улыбался, и детские глазёнки его светились радостью. Вкусные блинки были, вкусными пекла их кухарка Фёкла. А ещё пекла она их с вареньем, мясом, пекла пироги с рыбою, куличи с мёдом, сбитни с клюквою, с малиною. Да, столы у князя ставили богатые, любил, видать, князь хорошо покушать.
Конюх Демид подвёл княжичу его верного коня.
С богом, пробормотал он.
С богом, ответил князь Димирий Алексеевич.
Сел в седло, дёрнул поводья и устремился в путь, подняв облако пыли. О, если бы только знал князь, что вдалеке между высокими дубами с тяжёлою листвою за ним следили прекрасные васильковые глаза Купавы. Девушка прижалась головой к дубу и вытерла скатившуюся со щеки слезинку, приложив платочек к глазам. Вскоре в осевшей пыли выявился стройный силуэт удалявшегося в сторону молодого князя Димитрия Алексеевича.
Дрожащей рукой Купава перекрестила юношу и едва слышно прошептала:
С богом.
Где-то послышался треск тетерева и заголосила кукушка там далеко за зарослями ольшаника. И всё снова стихло, только слышался отдалённый звон колоколов в местной деревянной церквушке.
.Глаза разбегались у княжича Димитрия, когда выбирал он шелка, да заморские самоцветы, да меха для своей возлюбленной. Торговцы наперебой предлагали свои товары: один краше другого. Вскоре повозка его наполнилась разноцветным товаром. Представлял он себе свою зазнобушку разодетой и ухоженной, словно, настоящая княгиня с длинною русою косой стояла перед ним.
«Только пойдёт ли она за меня?» с досадой подумал Димитрий Алексеевич, «Да даст ли батюшка благословение, ведь не больно жалует он Купавушку».
Походил ещё по многолюдному Киевскому рынку молодой княжич, выбрал красивые иконы, украшенные драгоценными камнями. Присмотрел из еды: баранки, кои румянились на длинных связках, рыбицы сушёной. Слава богу, что конюх Демид вовремя выслал подводу, иначе как бы ему доехать до дома с таким обилием покупок.
К полудню вновь зазвонили колокола, в церквах начиналась служба. Все, кто приняли душою христианство, с душой молились, однако во многих домах устраивались языческие обряды, преследуемые Ольгою.
Новая это была вера, непонятная, незнакомая. А кто знает, может, секта какая. Сейчас много всяких учений и веяний, поди разберись. Простой люд настороженно относится к церковным обрядам. И Ольга сама прилюдно ходила в соборы, стояла на коленях, отбивала поклоны, пусть-де люди видят, что верует она. И люди видели. Димитрий снова представил себе свою возлюбленную. Была она стройной, как белая лебёдушка, гордо держала свой стан, высоко поднимала голову с густыми русыми косами.
«Примет ли она новую веру из Византии?» думал молодой князь.
Не ведал он, что уже давно приняла она христианство, дни и ночи, бывало, простаивала на поклонах, молясь за благополучие его. Слёзы горючие проливала, когда слушала рассказы о мучениках за веру Христову. При этом васильковые глаза её становились ещё краше. Они были иногда зелёными с горящими изнутри изумрудами, то васильковыми, особенно когда девушка испытывала сильное волнение, то чисто-голубыми, как лето в ясный солнечный день.