Море было моей родной стихией, как, впрочем, для любого грека, в сердце которого жила любовь к родине и красоте.
Помню, как вечерами мать стояла на обрыве скалы и вглядывалась вдаль, чтобы увидеть, не покажется ли в бухте корабль отца.
Она старалась не показывать нам, детям, своего страха и волнения, но я чувствовал, что всякий раз, когда отец уезжал с торговой миссией в Азию и Индию, она с надеждой ждала его возвращения, молясь всем богам, а особенно Афине, так почитаемой в городе с её именем. В Афинах множество храмов, построенных их основательнице Великой Богине, и этими храмами особенно прославился этот город по всей Греции.
Для грека храм это, прежде всего, место, где можно восхититься красотой Природы и творением рук человеческих. Я знаю, люди, исповедующие другие религии, ходят в храмы, чтобы покаяться, попросить помощи у богов, помолиться о жизни. Храм для нас, греков, это Дом, где обитают боги и, войдя в храм, мы являемся гостями богов, приобщаемся к их жизни, становимся ближе к ним и их миру.
Храм для нас это не место раскаяния, а место счастья и радости. Мы никогда не источаем потоки слёз перед божествами, они для нас просто хорошие друзья, на которых можно надеяться; они идеалы, которым можно подражать, чтобы стремиться к совершенству, как телесному, так и духовному. Мы, греки, никогда не разделяем телесное и духовное, эти два понятия являлись для нас общими, слитыми воедино. Помню, как впервые увидел мраморные изваяния Афины в храме, куда привела меня мать на Праздник Урожая. Несколько рабынь, одетые в белые химатионы, подносили Афине вино и снопы пшеницы, масло и оливы; мужчины-рабы водружали перед ней огромные пифосы с вином. В тот день я не обращал внимания на веселившихся людей, я смотрел на облик Афины Парфенос, и слёзы восхищения струились из глаз моих. А потом, когда мне было пять лет от роду, моя бабушка Фетахия посвятила меня в мифы о Зевсе, Геракле, Гефесте, и я узнал тот, что происходило на Олимпе, о гигантомахии, о циклопах, мечтавших захватить Землю, о великом Кроносе и его противостоянии с его сыном Зевса; о похищении Европы и о том, какими могут быть благосклонными или, наоборот, жестокими боги к людям, к роду человеческому. Я узнал о прекрасной соблазнительнице Афродите и о подвигах Геракла. Я узнал о знаменитом кентавре Хироне, наставнике Ахиллеса.
Я бредил Гомером и «Илиадой»; я представлял себе Троянскую войну и мечтал стать таким же прославленным воином, как Одиссей и Ахилл. Я скорбел о Патрокле и бесславной судьбе Гектора, я печалился вместе с Андромахой, оплакивавшей своего мужа.
Моя мудрая бабушка Фетахия рассказывала мне все эти мифы, пытаясь зажечь в моей душе тот пламенный интерес, любовь к Греции и Афинам, которым обладала сама, чего она не смогла сделать в сердце моего старшего брата Диоклета и сестры Лары.
Что касается Диоклета, то он увлекался атлетикой, очень быстр бегал и мог пробежать расстояние от Афин до Патр, ничуть при этом не устав и лишь легко подкрепившись несколькими оливками и натёршись маслом.
Он мечтал участвовать в Олимпийских Играх в честь Геракла, однако пока наш полис не выдвинул кандидатуру, и это весьма огорчало Диоклета.
Он подолгу упражнялся, совсем не замечая того, как красивые девушки-афинянки любовались его сильным торсом и мечтали о том, чтобы он заключил их в свои объятия. Лара, как мне казалось, впустую слушала бабушкины мифы, все её мысли были сосредоточены на другом. Она была влюблена в одного пастуха по имени Поллион довольно умного юношу, занятого хозяйственными делами. Его отец Полистон увлекался философией и частенько участвовал в собраниях, но я никогда не слушал его, часто уединяясь в бухте и представляя себе, как из этих пенных вод выйдет легендарный Персей.
Я смотрел вдаль на Эгейское море и ждал своих кумиров. В свои пятнадцать лет я был довольно впечатлительным юношей, моя мечтательность и отрешённость, возможно, отпугнула бы какую-нибудь малодушную гречанку, если б я был старшим и входил в брачный возраст. Но пятнадцать лет счастливая пора, когда ты мог развиваться и, тебя никто не заставлял думать о земном и бренном. Отец зарабатывал достаточно и хотел, чтобы я стал образованным, видя мою пристрастность к знаниям. Поэтому я был отдан в обучение к одному чудаку-философу Фалесу из Милет. Фалес к тому времени был уже в почтенном возрасте, но благодаря употреблению различных трав и азиатских снадобий он выглядел отлично для своего возраста и был бодр и улыбчив.