Диана Ганцева - Андрей Соболь: творческая биография стр 15.

Все прошло навсегда, безвозвратно,

Так довольно же лямку тянуть!

Те часы, что прошли  их обратно,

Никогда, никогда не вернуть!

Души героев переполняют противоречивые чувства: возмущение царящим злом и произволом и осознание собственного бессилия, жажда борьбы и неумение бороться, ощущение высокого предназначения и, в то же время, обреченности. Герои С. Надсона и А. Соболя пополняют плеяду «лишних людей», которые искренне стремятся к тому, «чтобы людям было получше жить на свете, чтобы уничтожилось все, что мешает общему благу», но в то же время «отличаются самым ребяческим, самым полным отсутствием сознания того, к чему они идут и как следует идти»10, героев, которым просто необходима сильная рука, указующая и зовущая. Отсюда характерный для обоих поэтов образ пророка. Однако мотив ожидания прихода пророка и образ самого пророка в интерпретации А. Соболя существенно отличается от того, что реализуется в стихотворениях Надсона.

У Надсона мы встречаем постоянное ожидание пророка-учителя, сильного человека, который поведет за собой, стряхнет «тяжесть удушья и сна» (247), разгонит «могильный душный мрак сияньем» (359), при этом герою совершенно не важно, чему будет учить его пророк:

О, мне не истина в речах твоих нужна 

Огонь мне нужен в них, горячка исступленья

Но это бесцельное, пассивное ожидание оказывается у Надсона бесплодным: «Напрасно я ищу могучего пророка» («Напрасно я ищу», 1885; С.278279). Герой А. Соболя обретает своего «пророка», в метафорическом образе которого предстает «народ родной, изнемогший под игом цепей» («Раскаянье» 1905). А. Соболь рисует своего пророка скорбным старцем, измученным жизнью, непосильным трудом:

Весь в лохмотьях, больной и усталый,

И с поникшею грустно главой,

С грудью еле покрытою, впалой,

И с согбенною трижды спиной

Очи грустные, скорбные очи,

Тонкий посох в дрожащих руках,

На челе капли крови и пота,

Ноги скованы крепко в цепях.

Однако нельзя назвать его авторской находкой. Этот образ, судя по всему, заимствован из стихотворения С. Фруга «Еврейская мелодия», в котором еврейский народ предстает в облике «седого старика», прошедшего «чрез бездну мук, чрез цепь невзгод»:

И зорок глаз, и крепки ноги,

И посох цел Народ родной,

Чего ж ты встал среди дороги,

Поник седою головой?11

Тема обретения пророка и возрождения лирического героя становится центральной в стихотворениях «Без названия» («Неслышно, тихими шагами») и «Раскаянье». Эти стихи  одни из немногих, имеющих точную датировку: первое помечено 4 марта 1905 года, а второе  24 апреля того же года, что может указывать на их особую роль в творчестве поэта.

В стихотворении «Без названия» герою является скорбный старец, вызывая смятение в его душе:

И вспомнил я свои сомнения

И шаткость прежнего стремленья,

И равнодушие свое

К тому, что верил всей душою,

К чему стремился, что любил 

И жалкий стыд перед собою

Меня всецело охватил.

Но старец призван не столько устыдить и осудить героя за бездействие и молчаливое созерцание бедствий народа, сколько дать ему возможность жить и бороться:

Хочу, рассудок твой холодный

Чтоб не твердил тебе: «Бесплодной

Я не могу работой жить» 

Ты должен верить и любить;

Хочу я с уст твоих сорвать

Безмолвья страшного печать,

И повести на путь широкий,

Где ты не будешь одиноким

Цель этой борьбы  идеал, традиционный для революционно-демократической литературы,  «новый мир», «новая жизнь»12:

Пришла пора. Бросать оковы,

Навстречу жизни чудной новой

Должны мы бодро все идти